Запретные практики

Она достала одну пачку и взвесила ее в руке. Да уж! Деньги Анна Сергеевна Панкратьева любила. Обожала просто. Эта любовь к деньгам жила в Ане Панкратьевой с детства, с полуголодного советского детства, с бедной советской юности. Пачка прохладных американских долларов приятно оттягивала ей руку. В голове сразу пронеслось несколько вариантов приятной траты этих денежек, потому что кроме самих денег Панкратьева больше всего на свете любила их тратить. Ах да! Зотов же о каком-то там условии говорил, интересно, что это он имел ввиду.

Панкратьева вопросительно посмотрела на него.

– Ты, Аня, бросаешь курить, я тебе даю эти деньги, но если ты потом вдруг начинаешь курить опять, то…

– Я тебе их возвращаю, – Панкратьева радостно закончила, начатую Зотовым фразу. – Я согласна!

– Не торопись и не перебивай. Ты возвращаешь мне не пять тысяч, а десять. И слово мне даешь, что где бы я ни был, ты мне эти деньги вернешь.

– Что ты имеешь в виду под этим «где бы ты ни был»?

– Ну вдруг тебе так курить захочется, что ты решишь со мной расстаться, чтоб по жадности своей мне деньги не отдавать?

– Дурак какой! Ты же меня знаешь. Я за свои слова отвечаю, – обиделась Панкратьева, даже губы надула.

– Вот и обещай. – Обещаю.

– Отлично, теперь давай бросай.

– Один момент! – Панкратьева достала из сумки сигареты. Надо же, как интересно. В пачке будто специально осталась только одна сигарета.

Панкратьева подошла к окну, приоткрыла форточку, щелкнула зажигалкой, прикурила и с чувством затянулась.

– Издеваешься, что ли? – раздался из кровати голос Зотова.

– Нет, я просто курю свою последнюю сигарету. – Панкратьева попыталась изобразить героя Бельмондо, встала в третью позицию и широко-широко улыбнулась. – Если бы ты когда-нибудь курил, ты бы меня понял.

Пять тысяч долларов с угрозой возврата их в двойном размере, действительно, оказались очень серьезным аргументом. И все последующие дни, как только Панкратьевой нестерпимо хотелось курить, она представляла эти уплывающие от нее такие замечательные деньги и тотчас брала себя в руки. Однако курить хотелось постоянно. От этого желания у Панкратьевой текли слюни, и сводило скулы. Кроме того, постоянно хотелось есть. И не просто есть, а жрать, жрать и жрать все подряд. Анна Сергеевна никогда не задумывалась над тем, что стройностью своей фигуры она, возможно, обязана столь вредным для здоровья сигаретам. О завтраке из одного только кофе теперь можно было смело забыть. Ночью ей снилось, что она курит, а сидя у себя в кабинете она не раз ловила себя на том, что засовывает ручку в рот, держа ее как сигарету. Ко всему прочему Панкратьеву стали сильно раздражать окружающие люди. Видимо, измененное восприятие реальности отступало от Анны Сергеевны, а реальность новая ничем неискаженная ей совершенно не нравилась.

Большой черный внедорожник уже практически преследовал Панкратьеву постоянно. Она часто видела его в зеркале заднего вида, и, можно сказать, к этому привыкла. Единственное, что смущало, так это то, что она никак не могла уловить марку этого автомобиля. То ли «тахо», то ли «навигатор», то ли «крузак», а может быть и вовсе «рэндж ровер» или «геленваген». Только и ясно было, что большой и черный. Панкратьева попыталась рассказать о таинственном внедорожнике Алику Зотову, но тот отмахнулся, сказав, что у нее глюки и мания преследования.

Зотов после инцидента с применением против него секретного оружия оклемался довольно быстро. Провалялся все выходные в кровати, причем на второй день Панкратьева уже заподозрила, что он симулирует слабость, так как ему очень понравились все ее ухаживания и даже уколы.

Коллективу же родной фирмы бросившая курить Панкратьева откровенно не приглянулась. Дубов улетел в командировку на целую неделю, однако трудовому коллективу не удалось расслабиться и спокойно поработать пока он в отъезде, пришлось терпеть раздраженную начальницу. В вернувшейся к ней неискаженной курением реальности Панкратьева с лихвой восполнила сотрудникам отсутствие Дубова. Она и кричала, и материлась, и топала ногами, и стучала кулаком по столу, и даже дублировала все свои указания со всех сторон ни капельки не хуже, чем это делал сам Дубов.

Коллектив дружно взвыл и отправил к Панкратьевой отважного парламентёра с предложением снова начать курить. Парламентёр был с позором выставлен из кабинета. Однако после этого Панкратьева сама пришла в курилку и принесла всем присутствующим там свои глубочайшие извинения. С вожделением понюхала запах сигаретного дыма и поделилась с заядлыми курильщиками своей проблемой с возвратом десяти тысяч долларов, после чего была с завистью и сочувствием прощена.

Необходимо было поехать к Арсению и рассказать ему о новых последствиях применения золотистых шаров, но раздражение вызывала даже сама мысль о волшебнике.

«Никакой он не волшебник, – думала нервная раздражённая Панкратьева, – а самый настоящий злобный колдун. Небось специально подкинул мне секретное оружие, чтоб я привыкла к нему как курению и потом без него обходиться никак не могла».