Твердый металл давит мне на затылок, и я кусаю губы, чтобы не закричать, и закрываю глаза, чтобы сдержать слезы. —
Слышны шаги, крики в коридоре, хлопанье двери и булькающий звук, словно кто-то задыхается, звук падения тела на пол. Я чувствую, как Обеленский поворачивается, пистолет все еще прижат к моей голове, и мои глаза открываются только для того, чтобы я застыла в шоке.
Там, в проеме комнаты, с пистолетом, направленным на Обеленского, стоит Макс.
В этот момент я уверена в том, что произошло.
Я уже мертва, и моя последняя молитва была услышана.
18
САША
Я не могу поверить в то, что вижу. На мгновение все, что я вижу, это Макс. Я вижу, как он стоит там с поднятым пистолетом, и я не могу связать его присутствие с оружием. Если это загробная жизнь, а я уже мертва, то почему у него есть пистолет? Неужели это чистилище, и я попала в какую-то ужасную петлю? И затем, когда я чувствую, что комната вокруг меня накренилась, я вижу, как позади него появляются Левин и Наталья, оба они тоже вооружены, с пистолетами в руках, и я с головокружительной волной осознаю, что происходит.
Наталья справилась с этим… почти слишком поздно. Может быть, все еще слишком поздно.
Левин и Наталья выходят вперед вместе с Максом, держа оружие на прицеле.
— Выстрелишь, — говорит Макс глубоким, убийственным голосом, — и ты умрешь так же быстро. Какая потеря.
Я чувствую, как Обеленский напрягается у меня за спиной.
— Ты тоже, — рычит он, и я вижу, как губы Макса кривятся в кривой улыбке.
— Однажды я был близок к этому, — мрачно говорит он. — Я воспользуюсь шансом еще раз.
— Разберитесь с этим! — Обеленский кричит, повышая голос, и я вижу, как охранники движутся вперед, их оружие тоже поднято. — Вы в меньшинстве, — продолжает он, приставляя пистолет к моей голове. — В комплексе есть еще люди…
— Многие из них мертвы, — сообщает ему Левин, направив пистолет на приближающихся охранников. — Мы в меньшинстве, но не так сильно, как ты мог бы подумать. Как сказал Макс, мы рискнем.
Один из охранников смотрит в сторону Обеленского.
— Если мы будем стрелять, мы рискуем задеть вашу дочь, сэр…
— Наталья. — Голос Обеленского холоден как лед. — Иди сюда, и мы поговорим о твоем непослушании позже. Тебе не нужно умирать из-за сводной сестры, которую ты даже не знаешь. Так не должно быть, доченька.
Я вижу, как Наталья бросает взгляд в мою сторону, ее руки крепко сжимают оружие. Она смотрит на своего отца, стиснув зубы, в ее взгляде тоже горит гнев.
— Ты прав, — спокойно говорит она. — Так не должно быть. Так что давай мы заберем Сашу, и мы сможем положить этому конец. Никому не будет дела, жива она или нет. Ты связываешь незакрепленный конец, который уже ни к чему не приведет. Ты никогда больше не услышишь ни о ней, ни обо мне.
— Ты мой единственный ребенок. — Разочарование в голосе Обеленского очевидно. — Моя наследница. Ты ведешь себя как дура, Наталья, а я знаю, что вырастил не дуру. У тебя нет причин связывать свою судьбу с этой девчонкой. Ты являешься частью могущественной семьи, а она — ничто.
— Она… да все они лучше тебя. — Наталья сердито смотрит на отца. — Я не позволю использовать меня для твоей власти и твоей выгоды больше, чем я позволю тебе поплатиться жизнью моей сестры ни за что. Так что позволь нам забрать ее, или иди вперед и пошли своих собак, чтобы они попытались убить и нас тоже, но я обещаю тебе, мы не остановимся, пока ты не убьешь каждого из нас. Пристрели Сашу, и мы позаботимся о том, чтобы тебе было больно.
— Ты дура! — Обеленский рычит, но я чувствую в нем разочарование, вибрирующее позади меня, из-за потери контроля над своей дочерью.
— Отпусти ее. — Левин бросает взгляд на Обеленского, его пистолет по-прежнему направлен на охранников. — Отпусти ее и позволь нам уйти, и больше не должно быть никакого насилия. Как сказала твоя дочь, ты больше не услышишь ни о ней, ни о кого-либо из нас. Саша может исчезнуть из твоей жизни, и ей не нужно будет умирать.
— Теперь я собираюсь убить ее из принципа. — Я почти слышу насмешку в голосе Обеленского, когда он говорит, и от этого у меня мурашки пробегают по телу. — И еще, Наталья, я не убью тебя, но ты можешь быть уверена, что это не останется безнаказанным. Я тебе это обещаю.
— У тебя есть три секунды, чтобы отпустить ее. — Левин не двигается, его голос наполняет комнату властностью. — Или я начну стрелять.
Я вздрагиваю и понимаю, что больше не вижу Макса. Это вызывает во мне трепет страха, новую волну сомнения, что это на самом деле просто какая-то посмертная галлюцинация, способ моего умирающего разума справиться с ситуацией, и тогда я улавливаю краем глаза какое-то движение и понимаю, что происходит.
Пока Наталья и Левин привлекают внимание Обеленского, Макс выходит на позицию.
Я слышу щелчок другого пистолета и голос Макса позади нас с отцом, жесткий и смертоносный.