Запретное видео доктора Сеймура

Откровение заключалось в том, сказал он, что дети согласились на интервью. Она спросила, что они сказали. Они сказали, ответил он, что любили своего отца. «А что еще?» — спросила она. «Да, в общем, и все», — ответил он. «Вообще все?» «Да», — сказал он. После чего высморкался. Она казалась разочарованной. Он положил ей на стол новую рукопись.

Он сказал, что удалил свои признания, которые та женщина вынудила его сделать по ходу интервью.

Он сказал, что договорился о новых, более выгодных условиях контракта для себя и для издателей и что его агент скоро свяжется с ними, чтобы обсудить условия.

Я не знаю, что подумала издатель. Я не могу читать мысли. Я могу только смотреть.

Она стала спорить с ним. Сказала, что считала его преданным делу правды. Она хотела знать, что на самом деле ему сказали дети.

Она сказала, что не верит, будто «новое развитие сюжета» оказалось таким незначительным. Она сказала, что он не говорит всей правды.

Он стал спорить с ней. Сказал, что отнесет книгу в другое издательство, если она не согласится. Сказал, что такой вещи, как правда, все равно не существует.

Издатель согласилась на сокращения. Я ничего не знал о ее мотивах. Я только смотрел и слушал. Они пожали друг другу руки. Он ушел. Выглядел ли он скованно? Мне сложно сказать.

Я видел мальчика, он шел в школу. Высокий, долговязый мальчуган, с высокими скулами и копной каштановых волос, как у отца. Его лица почти не покидало угрюмое выражение недовольства. Он шел с друзьями, они смеялись и шутили.

Но его лицо оставалось серьезным.

Под каким-то предлогом он отделился от остальных.

Он свернул в проулок и почти исчез из поля моей досягаемости, но не совсем. Потому что хоть я его и не видел, но все еще слышал.

Если б он просто плакал, как все, мои микрофоны не смогли бы это уловить. Но он плакал не как все. Он ревел в голос. Остальные парни слышали его, и им было очень неудобно. Они пошли дальше.

Это был очень личный момент.

Как раз то, что интересует меня больше всего.

Мальчики быстро пошли к школе, чтобы больше не слышать этот звук.

Но я его слышал.

Он продолжался по тайм-коду три минуты и семь секунд.

Я видел девушку, которая уставилась на экран своего звонящего мобильного. Девушка была несимпатичная. На правом предплечье сверху у нее была татуировка — феникс. Я уже одиннадцать раз видел, как она вот так останавливается. И бывает, что объектив достаточно близко, чтобы различить на экране слово.

«Мама».

Она никогда не отвечает. Я видел, как она выключила телефон. Как обычно.

Я был там, когда они делали вскрытие женщины. Она прострелила себе голову.

Это было интересно.

Она не слишком хорошо выглядела.

Но все же лучше, чем тот мужчина, которого били молотком.

Они были мертвые.

Для меня это ничего не значит.

Я вижу тебя.

Как ты читаешь книгу.

Заканчиваешь книгу.

Закрываешь книгу.

И думаешь, что тебя,

Конечно,

Никто не видит.