Запрети любить

Проигнорировав беседку с соломенной крышей, мы с Игнатом расстелили под пальмой большое одеяло и расположились на нем. Сквозь него чувствовалось расслабляющее тепло песка, а океанский бриз нежно обдувал тело. День был не слишком жарким — по крайне мере, не хотелось сбежать под прохладу кондиционера. Я сидела в обнимку с Игнатом, зная, что родители вернутся поздно, а это значит, мы можем не скрываться, а из одежду на мне были соломенная шляпа и раздельный нежно-лавандовый купальник. Если поначалу так одеваться было непривычно, то сейчас казалось неправильным надевать тонну одежды, как это я делала дома.

— Ты загорела, Яся, такая красивая, — сказал Игнат, поглаживая меня по плечу. Мамино солнцезащитное средство справлялось отлично, кожа не обгорела, а стала именно загорелой, золотистой, а вот Игнат загорел гораздо сильнее, и это очень ему шло.

— Ты меня смущаешь, — улыбнулась я, а он большим пальцем вытер с моей щеки мороженое, которым я умудрилась испачкаться. И попробовал его на вкус:

— Сладкое. Прямо как ты.

— Отстань, — в шутку толкнула я Игната плечом, а он отобрал у меня мороженое, намазал им мои губы и неспешно поцеловал. Ему нравилось так дурачиться. И мне, честно говоря, тоже.

— Реально сладкая.

Он обхватил меня за талию, заставив счастливо выдохнуть. Небо над океаном наливалось огнем и медью, а по воде бежала золотистая солнечная дорожка. Казалось, янтарное солнце тает в бескрайнем океане, и я, словно завороженная наблюдала за тем, как оно погружается за горизонт. Пропали птицы, исчезли голоса, и слышно было только мерное дыхание океана. Теплый воздух был наполнен благоуханием тропических цветов из сада, солью и свободой.

— Спасибо, что ты со мной, — неожиданно сказала я, прижимаясь к Игнату. — Ты у меня такой хороший.

— Я? Нет, Яся, во мне мало чего-то хорошего, — усмехнулся он, хотя я знала, что мои слова приятны ему. Елецкий хоть и казался сильным и независимым, на самом деле, душа у него была хрупкая.

— Ты просто сам себя не знаешь. Плохим быть легче. А полюбить себя всегда сложно, — с любовью коснулась его волос я.

— Почему ты думаешь, что я не люблю себя? — нахмурился Игнат.

— Потому что ты не считаешь себя хорошим человеком. А иногда мне кажется, что ты чувствуешь себя виноватым за что-то, а от того плохим.

— Ты права. Я действительно виноват. Потому что я живу, а моя сестра — нет. Мама так однажды сказала, когда напилась. Один раз сказала, но мне хватило, — признался Игнат, и я почувствовала раздражение на его мать. Что еще она ему говорила? Какие еще мысли закладывала?

— Глупости. В том, что Катя заболела, твоей вины нет. А винить за то, что ты живой, может только больной человек. Твоя мама действительно больна. Извини, — спохватилась я.

— Знаю, — коротко ответил Игнат. На него что-то накатило, и он замолчал, сложив руки на согнутых коленях. Солнце окончательно ушло за горизонт, но небо все еще озарялось медово-алым светом. Я знала, что скоро стемнеет, и станет видно звезды.

— Ты напоминаешь мне кактус, — ласково сказала я Игнату. — Такой же колючий, но выносливый. Прямо как кактус в твоей комнате.

— Это Катин, — чуть помедлив, ответил он. — Не смог его выбросить, когда она ушла, и забрал себе. С тех пор и стоит. Я поливаю его время от времени, а он живет сам по себе.

Простые слова, но сколько же в них было боли. Мне стало грустно. Бедный мой мальчик.

— Ты действительно идеальный старший брат, — вздохнула я. — Кате повезло, что у нее был ты.

— Да ладно, это только так кажется. Мы и ругались часто. Иногда я отбирал у нее что-нибудь на правах более сильного, а она закладывала меня родителям.

— Все, как и полагается брату и сестре. Я с детства мечтала о таком старшем брате. Чтобы он любил меня и защищал, — призналась я зачем-то.

— От кого? — мягко спросил Игнат. — От твоего отца?

Я ничего не ответила — в горле появился ком, а он продолжил:

— Ты ничего не говоришь о нем, но я слышал, что он был козлом.

Я кивнула. И все-таки сказала:

— Еще каким козлом. Я боялась его до ужаса. Но по-настоящему ужасным было то, что я считала — это нормально. Так и должно быть.

— Если хочешь, поделись своими воспоминаниями о прошлом, — мягко попросил Игнат. — Я не умею понимать людей, как Серж. Но я умею слушать.

Я повернулась к нему и заглянула в глаза. Спокойные, нежные. Полные любви. И на меня будто что-то нашло — в порыве эмоций я рассказала Игнату о том, как проходило мое детство. О том, как вел себя монстр, как мы с мамой боялись, и как я плакала, прячась под кроватью, мечтая, что старший брат меня защитит. В конце концов, я просто расплакалась, и Игнат посадил меня к себе на колени, успокаивая и вытирая слезы, которым не было конца. Они стекали по моему лицу, терялись в волосах, попадали на шею и даже на плечи.

— Знаешь, что было самым страшным? — подняла я на Игната заплаканные слова.

— Что, малышка? — прошептал он.