Запредельная жизнь

Возвращаюсь в спальню Фабьены. Не могу сказать, что я прохожу сквозь стены в полном смысле слова. Все несколько иначе: я представляю себе место, мысленно проецирую себя туда и там оказываюсь.

С той минуты как открылся магазин, Фабьена вся в заботах, от которых ее не стоит отвлекать. Я же остаюсь со спящим Люсьеном и подкарауливаю зазор между его снами, чтобы проникнуть в них, беспрестанно говорю с ним, продолжаю ковбойские истории, которые рассказывал давным-давно, когда его мама лежала в гипсе, а я кормил его из соски. Стоит Люсьену заворочаться или вздохнуть – я спешу ускользнуть на улицу, боюсь невольно все испортить и прервать связующую нас нить, которой так дорожу. Может, это и смешно, но я слишком хорошо помню, как дедушка регулярно посещал меня после своей смерти. Мне снились сны совершенно в его духе, в них настолько точно отражался его юмор, его веселое бесстыдство, что я не мог усомниться – это он посылал мне привет. Например, я бежал на звонок открывать дверь у нас в Пьеррэ и видел на пороге его, деда. Разъятого на части. Отдельно ноги, отдельно руки, правая держит на кончике пальца голову, левая сжинает английский ключ. «Здорово, Жако. Я, видишь, развинтился, а как собрать все снова – забыл. Помоги, а?»

Сегодня о помощи прошу я сам. Привет, Люсьен. Эй, послушай! Посмотри! Пасхальное утро. Ты с корзинкой в руках выходишь во двор, где стоит мой прицепчик, искать яйца. Вот нашел одно. Стоймя на автопогрузчике. Ты его хватаешь, разглядываешь мою физиономию, нарисованную на скорлупке, и тут же разбиваешь. Я падаю в тарелку, смешиваюсь с белком и желтком, а ты меня слизываешь и бежишь дальше, к каруселям, искать еще. И подбираешь следующее, и это опять я – мальчик с пальчик; без тебя я бы так и потерялся, но пока ты находишь дорогу от яичка к яичку…

– …в субботу и воскресенье Весы окажутся между Марсом и Венерой, это сулит успех в сердечных делах!

Ага, никто и не подумал выключить радиобудильник у меня в трейлере, ровно в девять он запустил «Радио Савойя». И, хотя в спальню звук доносится едва-едва, Люсьен проснулся и резко сел в постели.

– Папа?!

В голосе тревога, он позвал меня. Ура, значит, он наконец почувствовал мое присутствие! Он принял сон, который я ему навеял, пошел по следам, разбил яйцо… Как хорошо, что я остался рядом с ним…

– Папа… – повторяет он шепотом.

Он уже не зовет. Он вспомнил, что меня нет, и мысль о моей смерти забила брешь, через которую я посылал ему известия о своей иной жизни. А обрывки сна, если он вообще был, растаяли в жестокой яви. Что ж, я понял: быть услышанным – дело не безнадежное, но долгое.

Взглянув на часы, Люсьен в панике соскочил с кровати, в два прыжка оказался у двери, распахнул ее и чуть не сбил с ног Фабьену – оторвавшись на минуту от соболезнующих покупателей, она принесла ему на подносе завтрак.

– Куда ты, Люсьен?

– Как куда – в школу! Ты меня не разбудила!

– Малыш…

Как бы помягче напомнить сыну, что он осиротел и учительница разрешила ему сегодня не приходить на уроки?… Фабьена ставит поднос на кровать.

– А ты не хочешь остаться со мной?

– Нет.

Фабьена отвернулась. Слезы, которые она сдерживала с той минуты, как встала за прилавок, горькие слезы одиночества хлынули у нее из глаз. Но она стояла молча, вздернув подбородок. Люсьен надул щеки, усадил ее, протянул ломтик хлеба с медом и внушительно сказал:

– Ешь.

Держа хлеб в руке, Фабьена говорит, что все понимает и просит извинения, сейчас Альфонс отвезет его в школу на грузовике, и все будет в порядке. Мед капает на простыню – Люсьен поправляет хлеб в руке матери. Но все равно она его не ест и явно есть не будет – и он кладет кусок обратно на поднос. Фабьена же все держит руку на весу так, как ее согнул Люсьен. Малыш не любит целоваться, но тут он набирает полные легкие воздуха и чмокает мать в мокрую щеку, со стороны похоже, что он ее боднул.

– Мне снился папа, – говорит он ободряющим тоном, как тренер приунывшим футболистам. – Он был на небе с ангелами, и у него самого тоже крылья. Он сказал, что ему хорошо, что он будет нас оберегать и что Бог на него не гневается.

Очень мило, хотя и сплошное вранье. Фабьена кивает и что-то невнятно мычит.

– Но только, – продолжает Люсьен, – если мы его сожжем, он попадет в ад, это сказал сам Господь.

– Никто не собирается сжигать твоего отца, – с досадой обрывает его Фабьена.

Тогда, со спокойной душой, малыш бросает: