Запоздалый суд (Повести и рассказы)

В избушке лесника достали из котомки изрядный запас водки и закуски, накачали до беспамятства хозяина, заставили, почти насильно заставили, выпить и хозяйку. Одну бутылку оставили леснику на похмелье.

О лесе на баньку дед договорился с лесником еще в самом начале застолья, еще когда тот не был пьян. Но теперь, когда они засобирались уходить, гостеприимная жена лесника стала отговаривать:

— Ночью, чего хорошего, еще на какого зверя наткнетесь.

— Не беспокойся, хозяюшка, — ответил дед, — переночуем в старом пчельнике. Зато завтра прямо с утра за дело примемся.

Прошагав часа два, они вышли на дорогу, которая вела из села в район и задевала в этом месте край Трисирминского леса. Спустившись в глубокий овраг, посидели в затишке, отдохнули. Потом дед поставил Степана в густой орешник на тот склон оврага, который был обращен к селу. Дорога отсюда была видна как на ладони.

— Как поравняется вон с тем кустиком — стреляй, — тихо, но жестко, тоном приказа, сказал дед. — Убегать начнет — я выстрелю. А кончим дело — подавайся в сторону Татарского лога. Там встретимся. Только смотри в оба, смотри, чтоб никто но заметил… Я буду на другом краю оврага. Как увидишь, что подъезжает — у тебя глаз вострей — прокукуй два раза, чтобы я знал… Ну, давай мне наган, а сам бери винтовку. Да смотри, не промахивайся…

И по сей день помнит — будто вчера это было! — хорошо помнит Степан то раннее утро.

Из-за дальней зубчатой стены леса встает ослепительно яркое солнце. В густых овражных зарослях распевают на все лады птицы, от их разноголосого хора даже позванивает в ушах. А может, это оттого звенит в ушах, что Степан напряженно прислушивается, не раздадутся ли шаги, не застучит ли подвода на дороге? Он лежит на земле, скрытый буйно разросшимися папоротниками, и в прогал меж двух кустов пристально глядит на дорогу, Три желтых песчаных полосы тянутся среди зеленой травы — две, по краям, наезженные колесами, третья, между ними, натоптанная конскими копытами. Дорога плавно стекает в овраг и так же ровно выхлестывает из него на взгорье.

Раздались вроде бы чьи-то шаги. А вскоре обозначилась на дороге толстая баба. Когда она подошла поближе, Степан узнал в ней соседскую тетушку Хведусь. То ли торопилась тетка, то ли дома времени не выпало, но только дойдя до оврага, завернула за кустик и оправилась. Это придало уверенность Степану: значит, ни для кого не заметно, что в овраге есть люди.

Медленно, очень медленно тянется время! Степан так напрягает слух, что улавливает каждый малейший шорох и чувствует, как при этом вздрагивает винтовка в запотелых ладонях.

Вдруг послышалось конское фырканье. Кирле иногда ходил в район и пешком, так что Степан не сразу сообразил, что это именно он сидит в приближающемся тарантасе. Тем более что в тарантасе сидело двое. Когда подвода поравнялась со Степаном, он узнал во втором седоке колхозного бухгалтера Ехрема. И, как нарочно, сидел Ехрем с этой, ближней к Степану, стороны, из-за него видна лишь макушка Кирле.

Конь легкой рысцой затрусил в овраг. И только когда дорога пошла на подъем и лошадь перешла на ровный шаг, Степан смог взять широкую спину Кирле на мушку. Но, видно, очень волновался Степан, и в то мгновение, когда председательская спина оказалась на мушке, не успел нажать курок. Пришлось прицеливаться заново. Наконец он дернул крючок, и гром выстрела покатился по оврагу в глубину леса.

Кирле резко хлестнул коня кнутом — это Степан видел отчетливо — и прыгнул из плетенки в придорожный куст.

Заметил ли Кирле дымок от выстрела, или чутьем бывшего фронтовика почуял, где прячется враг, но ответная пуля председателя, срезав ветку орешника, просвистела над головой Степана. Следом же за первым прогремел второй выстрел.

Степан и сам потом не мог объяснить, что с ним дальше произошло: хотел одного, а получалось другое. Надо бы ответить Кирле выстрелом, а какая-то сила приподняла его с земли и понесла, потащила в заросли орешника на дно оврага. Он и раньше себя за храбреца не выдавал, но и трусом считать тоже не считал. И вот…

Кирле, должно быть, услышал треск сучьев под ногами Степана, и вскоре справа и слева от него, царапая или напрочь срезая ветки, просвистели две пули. Они словно подхлестнули Степана, и он побежал опрометью, не разбирая дороги. Прогремели еще два выстрела, но стрелял ли Кирле или дед в него — этого Степан различить не мог. Пришел он в себя лишь очутившись в Татарском логу.

Вскоре, тихо, как кошка, появился там и дед.

— С-сопляк! — просвистел он возмущенно. — С двадцати шагов не мог попасть!

Степан, у которого еще дрожало все внутри от только что пережитого, даже обрадовался поначалу: попугала человека — и того достаточно. Зачем грех на душу брать!

Но дед сказал не все.

— Слава богу! — перекрестился он. — Был Кирле — нет Кирле… Но если бы не я — тебя-то уж он точно бы прикончил. Ну, чего глаза-то таращить? Спрячь ружье-то, вояка…

Обрез вместе с наганом они положили в дупло старой липы, дыру сверху прикрыли корой.