Запоздалый суд (Повести и рассказы)

— Ты, Стяппан, — нет у меня больше никого! — моя последняя надежда… Пойдем-ка я тебе что-то покажу и скажу…

Двором они вышли в сад и остановились иод старой яблоней. Дед взял Степана за плечо и, склонившись к его уху, заговорил шепотом:

— Видишь, где я стою? Так вот под моими ногами — золото и серебро. На твой век хватит. Но… — дед сказал это почти в голос: — Но трогать не торопись, жди черного дня… Как знать, может, меня завтра или через неделю заберут, тогда я и сказать тебе ничего не успею. Есть у меня обрез, и я научу тебя стрелять из него. Понятное дело, не здесь, в селе — в лесу. Будешь мстить за меня. И помни: мой первый враг — Кирле… Только делай все один. Если кому-то еще доверишь тайну — это уже не тайна, рано или поздно она будет известна и другим… Руки-ноги — для работы; глаза глядят, уши слушают, а язык болтает. Так вот, не давай воли языку, умей держать его за зубами. Меньше говори, больше слушай — для того бог и дал человеку один язык, а два уха…

Все же дед тогда, наверное, лишку перетрусил. Как показало близкое время, его страхи и опасения не подтвердились. Левень Уткин исчез — как в воду канул, но никого за собой не потянул. Разве что Петра Смуна раза три в милицию вызвали. И все. Все затихло.

Когда первый страх немного прошел, Тит Захарыч принялся за проведение своего плана в жизнь. Начал с того, что продал двух коров. Заворчавшей было старухе сказал-отрезал:

— Вот оно и видно, что волос-то длинен, а ума нет… Да ты бы радовалась, дура-баба, что тебе же ухода меньше. А мы втроем и с одной коровой проживем припеваючи.

Через некоторое время точно так же сплавил дед и лишних лошадей, оставив себе лишь любимого серого жеребца. Ни на какие базары коней дед не водил — зачем лишняя огласка? — за ними приходили прямо на дом.

— Теперь остается развестись с тобой, старой каргой, — подтрунил он в веселую минуту над старухой, — поделить добро пополам, и тогда я окажусь беднее любого середняка. — И торжествующе, самодовольно добавлял: — Вот так их надо объегоривать!

Зимой дед со Степаном начали заготавливать и возить лес. И чтобы все видели, что Тит Захарыч такой же, как и все его односельчане, дед на вывозке леса устроил ниме — помочь.

— Раньше Тит Захарыч лесом торговал, а сейчас, гляди-ка, сам рубит да возит, — говорили соседи. — Времена меняются…

— Не для себя — мне уж скоро в могилу — внука хочу выделить, самостоятельным хозяином сделать, пока еще меня самого управка берет. А то вон без скотины остался, как бы и остальное добро по ветру не ушло…

Усадьбу Степану сельсовет дал посреди села, на пустующем проулке. Степан обрадовался: хорошо, что не на отшибе. А дед, когда узнал, укорил внука:

— Был бы поумней — попросил бы на краю села. Посреди-то тебя каждый видит, а на околице — одно поле безъязыкое…

Плотники за лето поставили добротный дом с тесовыми сенями. С дедова подворья перевезли один из амбаров. Под конец строения обнесли высоким забором.

— Ты Стяппан — сирота, — сказал на новоселье дед, — тебя никто не тронет. А как жизнь может повернуться — мы не знаем, может, еще и мне в атом доме придется умереть…

Степан был рад, что отделяется от деда: наконец-то он станет сам себе хозяином, сам, по своему усмотрению, станет строить свою жизнь и спрашивать ни у кого не будет. Тем более что к тому времени Степан уже погуливал с Санюк — дочкой сельского богатея Митрофана. Теперь он женится на Сашок и заживет своей семьей!

Не тут-то было. Дед не торопился с окончательным отделением внука, а о его женитьбе и слышать не хотел: время, мол, пока еще не пришло.

Каждую ночь уводил дед внука в новый, еще не обжитый дом, и при свете тусклого фонаря они рыли под полом погреб. Сначала из накопанной земли делали внутреннюю завалинку, а потом дед стал заставлять внука таскать ее огородом в реку.

— По горсточке, по горсточке сыпь в воду, чтобы течением уносило, — наставлял он его при этом.

Прошла осень, настала зима. Теперь все село только и говорило, что о колхозе. Однако дед никаких сборищ в своем доме не делал. Они с внуком продолжали возиться в новом доме, будто важнее этой работы сейчас никакой другой не было.

Нет, не погреб они рыли под полом! Это было только началом. Из подполья они прорыли ход в сарай, а затем закрыли земляной потолок досками и укрепили дубовыми подпорками. Пол тоже сделали дощатым.

— Ну, слава богу! — истово перекрестился дед, когда все эти работы были окончены. — Как знать, в этой жизни, может, и подземной дорожкой ходить придется… А тут место надежное, тут можно и кое-какие дорогие вещички попрятать, чтобы Кирле не нашел. А то он, гляди, готов живьем содрать с меня кожу…

Больше всего на свете дед боялся попасть в тюрьму или угодить в руки бывшему матросу Кириллу. Не было у него другого такого врага, как этот матрос.