Запоздалая оттепель. Кэрны

Кэрны все чаще вспоминала волчат. Их всего четверо у нее. У волчиц в тундре детей втрое больше. У каждой почти… А почему? Чем она хуже волчиц? Ведь вот они уходят из логова, бросая волчат даже при малой опасности. Не защищают своих детей. Лишь редкие из них вступаются за подросших волчат, да и то зная наперед, что те скоро подрастут, начнут кормить волчицу. Сытно. К тому же, вступаясь за подрастающих, волчицы учат их драться. На будущее. Но совсем беспомощных ни одна не защитит. Бросит, может покинуть их и логово, испугавшись даже одинокого волка. Не говоря уже о росомахе, рыси или медведе. А вот она — Кэрны — даже у человека осталась из–за волчат. Не ушла от них в тундру. Полукровка уже миновала болото. Пересекла распадок. Скоро изба. Она уже близко. Как там ее волчата? Может, совсем отвыкли от Кэрны? А ездовики? Как они ее встретят? Ведь от полукровки пахнет тундрой, как от всех волков. Может, набросится свора, кинется рвать? Но… может, вожак узнает? Ведь лизал он ее когда–то. Нюхал. Авось, не даст ездовикам ее в обиду. А человек? Признает ли? Как встретит он ее возвращение? А может… Может, он уже перебрался в другое логово? Уехал? Как быть тогда? Кэрны даже съежилась от страха. Остановилась. Оглянулась на тундру, онемевшую от удивления: волчица сама идет к человеку! Уходит из тундры — значит, не волчица. И словно в подтверждение этого тявкнула в темноте лиса, словно смеясь над полукровкой; свистнул бурундук, будто, потешаясь, гнал Кэрны из тундры; человеческим голосом заплакал заяц, точно дразня волчицу. Тундра родила полукровку, но не дала жить в стае. Лишь выжить позволила. Так стоит ли в нее возвращаться? Лучше забыть… Она вздрогнула от внезапного воя, донесшегося издалека, и, сорвавшись с места, понеслась без оглядки вперед.

Кэрны подошла к избе осторожно. Раньше ее караулил лишь вожак. А сегодня ждали все псы и волчата. Они первыми узнали волчицу, кинулись к ней. Облизывали похудевшую морду, впалые бока, визжали от радости. И тут вся свора подскочила к полукровке. Собаки виляли хвостами, лизали волчицу. А вожак даже нюхал, терся носом о ее шею. И долго смотрел на Кэрны грустными, начавшими слезиться глазами.

Вскоре Кэрны поняла, почему собаки лежали у порога. Человек на ночь разводил здесь маленький костерок–дымник… Выгонял комаров из избы. Вот собаки и легли на этот пятачок. Хоть весна кончилась, а ночами было еще прохладно. Вот и грелись псы. Но приход полукровки их поднял. Теперь она легла на теплую землю. И никто из своры даже не пытался прогнать или подвинуть Кэрны.

А утром, когда тундра проснулась, из избы вышел человек. Он сразу увидел Кэрны. Обрадовался глазами. И долго смотрел, как игрались с нею волчата.

А вечером, когда человек закончил развешивать рыбу для вяления, он пошел в избу и позвал за собой Кэрны. Он решил осмотреть волчицу, как вылечила она себя? Все дело в том, что он собирался через пару дней съездить в село, отвезти вяленую корюшку и снова вернуться. Но выдержит ли этот путь Кэрны? Ведь подранок здорово помял ее тогда в распадке.

Полукровка не поняла, зачем позвал ее человек, но вошла. Села у порога. И вприщур наблюдала за хозяином. Тот взялся за табуретку, чтоб подсесть поближе к волчице. Но та насторожилась. Ей послышался посторонний звук за мешком, стоявшим в углу. Кто там возится?.. Кэрны бросилась, вмиг вытащила из–за мешка пищавшего горностая. Тот отбивался от волчицы, норовя острыми коготками поцарапать ей нос. Но никак не мог достать. Во рту горностая топорщился кусок сахара, какой он успел стянуть из мешка. Зверьку не хотелось расставаться с лакомой добычей. И он передними лапами поддерживал сахар, боясь его выронить. Нелегко ему было подойти к избе, минуя собачью свору. Еще труднее было пролезть в щель, прогрызть мешок, отыскать кусок сахару по силам… А тут волчицу угораздило услышать. И откуда только взялось в жилье человечьем это серое наказание! И пищит горностай от досады и страха. Кэрны сильнее стиснула его зубами. Мал зверек, а изворотлив. Вот волчица выпустила его из зубов, придавила хвост горностая лапой. Держала, глядя с сожалением: хоть и живое мясо, а несъедобное. Не едят горностаев уважающие себя волки. А тут человек подошел:

— Отпусти его, Кэрны. Ведь баба это. Детей имеет, однако. Жалко. Пусть подрастит. А уж зимой мы с нею еще встретимся. И мех у нее будет хороший. А сейчас что? Одно недоразумение…

Кэрны заслушалась хозяина. Невольно расслабила лапу, и горностай, выскользнув, суматошно бросился из избы. Волчица досадливо клацнула вслед, смущенно понурилась: может, человек хотел съесть горностая, просил, а она его прозевала. Вот невезение! И зачем он только заговорил в неподходящий момент? — думала полукровка, косясь на дверь. Но хозяин прикрыл ее, не дал волчице нагнать зверька и вовсе не сердился.