Запоздалая оттепель. Кэрны

— Хорошие все заняты. Плохого самой не надо. Так и жила — не жена и не вдова! Короче, одиночка, и все тут. Цеплялись, бывало, иные. Ну да я их «разлукой» по башке оглажу раз–другой, дурь вылетала мигом. Больше не приставали. Оно не только заводной ручкой от трактора, какую «разлукой» звали, а и кулаки приходилось в ход пускать, чтоб иных отвадить. Кому охота позориться? В совхозе все на виду друг у друга жили. Так бы оно и до конца, если б не перевернулось все кверху задницей. И наше хозяйство никому не нужным стало. Ни горючки, ни получки не давали нам. Вот и живи, как хочешь. А тут местные прикипаться стали. Мол, сматывайтесь в Россию, покуда вас в домах не подпалили. Мы не верили. Они доказали. Три семьи заживо… Кому охота быть очередными? Стали соображать. У меня хуже всех. Никого в целом свете. Думала, за деньги от хозяйства домишко куплю какой–нибудь — в деревеньке. Да не повезло. Инфляция все сгубила. И все, что имела, вовсе обесценилось, превратилось в крохи, в пыль. О том нынче говорить стыдно. Сунулась за помощью, а мне в ответ: «Мы вас не звали! Вас с прежних мест не выгоняли. Возвращайтесь обратно». А куда? К кому? Наревелась. Наголодалась досыта! Без угла. Жить не хочется. Как дальше быть, ума не приложу. Живу в подсобке. Вдвоем с такой же бедолагой. Устали. А и Бог забыл. Смерти не дает.

— Детей любишь? Иль холодная душа, все бедами поморозило?

— Детвору как не любить? Хотела себе ребенка взять. Но там очередь была большая. На десять лет вперед. Пока дите получишь, состаришься. Где те силы, чтоб поднять и вырастить его? Вот и здесь не повезло.

— Готовить умеешь?

— Я ж в совхозе жила. У нас столовых не имелось. Все сами себе готовили. И мужик не обижался на меня.

— Ну а если к моим детям пойдешь жить? Будет своя комната, питание. Коли сладишь, я приплачивать стану из своей получки. Но много не смогу. Сам не густо имею.

— Дай гляну на твоих. Попробую. Я никогда не была в няньках. Не знаю, как получится. Если пойму, что справлюсь, тогда поговорим. Хорошо? А коли не смогу, скажу честно и уйду. Тогда и условия не надо оговаривать.

— Когда ж знакомиться пойдем с моими детьми?

— А хоть сегодня! Я уже с работой управилась. Время имею.

Кузьма сказал Якову, что увозит Лиду к своим. И, не предупредив детей, через десяток минут вместе с женщиной вошел в дом.

— Ну, плесень, ты даешь! Телок меняешь чаще, чем я носки! — оглядел Максим женщину.

— Замолкни. В няньки привел! — цыкнул Кузьма на зятя.

— Нянька? Это ж танк — не баба! Гля! У нее корма, как паровозный тендер. Я против нее зародыш! — говорил Максим.

— Ты не зародыш! Выкидыш! — осекла Лидия зятя. И, отодвинув его плечом к стене, прошла на кухню. Там встретилась с Зинкой, Ольгой. Разговорилась с ними. И никто не заметил, как на кухню вошла Ксюшка. У Кузьмы от страха все оборвалось. Он не успел предупредить Ксюшку, чтоб та не материлась при чужой тетке.

Женщина, разговорившись, не увидела девчонку. А та, подождав, спросила, как обычно:

— Скоро, бляди, жрать дадите?

Зинка покраснела мигом. Ольга растерялась. А Лидия, словно ничего плохого не услышала, позвала к себе на колени Ксюшку.

Та спросила, хитро прищурившись:

— А ты к нашему деду хочешь подвалить, толстожопая бочка?

Кузьма вскипел. Прикрикнул на девчонку зло. Велел ей выйти в спальню, пока взрослые позовут к столу, и тут же услышал:

— Во, мудак, разорался! Меняй ему пеленки, пока всех не обосрал!

Глянул вверх на попугая, говорившего голосом Ксении. Сама девчонка, довольная отмщением, убежала во двор к Женьке.

До вечера, до самой темноты горел свет в окнах дома. Лидия сразу взялась помогать бабам. Вместе с ними накрывала на стол, мыла посуду, кормила детей, подтерла пол на кухне, уложила малышей. И только Ксюшка никак не хотела признать Лидию.

Она сидела за столом, хмурясь и косо глядя на Кузьму, всем своим видом показывала, что злится на него за то, что привел в дом совсем чужую тетку. Никакие уговоры не помогали. Ксения пыхтела, сопела, отказывалась есть, никого не слушалась. И наконец Кузьма потерял терпение. Вытащил девчонку из–за стола за ухо и, дав под задницу, отвел в спальню ревущую, ругающуюся:

— Старый мудак! Не приходи, пока не вырасту! Не надо мне няньку! И тебя! Когда большой стану, закрою тебя в богадельне насовсем! И не пущу сюда!

— Ксения! — вспыхнула Ольга и больно отшлепала дочь. Та взвыла на весь дом. На ее крик прибежала Лидия, только что уложившая малышей.

— Иди ко мне, Ксюха! Давай с тобой дружить! Не надо ругаться! — уговаривала девчонку.

— Чего прицепилась ко мне, дура?! Уходи! Я не дружу с чужими! — орала во весь голос.

Ее уговаривали Максим и Егор, Зинка и Ольга. Но девчонка словно оглохла. Тогда Кузьма попросил Женьку:

— Угомони ее! Всех довела! Успокой!

Женька порылся в кармане, достал жвачку. И показал Ксюшке:

— Кончай вонять! А то сам сожру!

И чудо! Девчонка мигом перестала реветь. Протянула руку за жвачкой и сказала требовательно:

— Отдай! А то яйцы вырву!

Получив жвачку, послушно пошла спать.

— Ксения! А умыться, руки помыть забыла! — напомнила Ольга.