Юноша ощупал висевший на поясе кошелек, услышал, как захрустел под пальцами пергамент. В манускрипте, подумалось ему, одна вера, здесь, в часовне и окрест нее, другая. Вполне возможно, что другая вера ошибочна, что ее необходимо искоренять всеми доступными способами; тем не менее она остается верой, которой придерживались и придерживаются люди, устрашенные необъятностью бесконечности и жестокостью судьбы, — невежественные люди, обратившиеся к ней, несмотря на ее отвратительность. Вероятно, им мнилось, что боги попросту обязаны быть жестокосердными и омерзительными, внушающими ужас, ибо только тогда они обретут могущество, которое одно в состоянии защитить от всевозможных опасностей. Очевидно, здесь, в часовне, отправлялись некие гнусные обряды, происходили церемонии, содержание которых, слава Богу, оставалось ему, Данкену Стэндишу, неизвестным; может статься, умирали на жертвенниках люди, проливалась кровь, творились нечестивые ритуалы, являлись жуткие твари, демоны, сущие исчадия ада, — и так повелось испокон веку, быть может, с того времени, когда на земле появился первый человек, и даже раньше.
Дэниел ткнулся носом в плечо хозяину. Данкен погладил коня по морде. Дэниел тихонечко заржал. С запада вновь донесся волчий вой; на сей раз он прозвучал как будто ближе к лагерю.
— Придется жечь костер всю ночь напролет, — сказал подошедший Конрад. — Волки боятся огня.
— Они нам не страшны, — отозвался Данкен. — Сейчас не зима, так что им есть чем поживиться и без нас.
— Однако они подбираются все ближе, — проговорил Конрад. — Я видел уже нескольких.
— Любопытничают, только и всего.
Конрад опустился на землю рядом с Данкеном и взвесил на руке свою дубинку.
— Что нас ждет завтра?
— Пойдем искать тропу, о которой говорил Эндрю.
— А если не найдем?
— Найдем, можешь не сомневаться.
— А вдруг опять колдовство? Вдруг Злыдни заколдовали тропу и потому мы ее не видим?
— Думаю, ты зря беспокоишься, — ответил Данкен, а сам вспомнил, что днем ему в голову лезли похожие мысли.
— Мы заблудились, — произнес Конрад. — Лично я не знаю, где мы находимся. Да и Эндрю, сдается мне, знает не больше моего.
Внезапно из темноты на Данкена уставились два отливающих зеленым глаза. Не успел юноша пошевелиться, как они пропали.
— Я только что видел волка, — сказал Данкен. — По крайней мере, его глаза.
— Крошка давно их учуял. Если что, он нас предупредит.
Какое-то время спустя стало ясно, что за пределами светового круга, который отбрасывало пламя костра, собралась целая стая волков. Крошка было направился в темноту, но Конрад остановил его:
— Подожди, дружок. Еще рано.
Данкен поднялся.
— Попались, — проговорил Конрад. — Они вот-вот нападут.
Дэниел развернулся мордой к волкам, тряхнул гривой и тревожно заржал. Крошка, который вернулся к людям, повинуясь оклику Конрада, глухо зарычал; шерсть у него на загривке встала дыбом.
Один из волков выступил на свет. Крупный, мускулистый, он передвигался мелкими шажками, оскалив клыки. Глаза его сверкали, шкура серебрилась в бликах пламени. Следом появился второй зверь.
Данкен обнажил меч. Клинок вылетел из ножен со свистом, что прозвучало неестественно громко среди нависшей над лагерем тишины.
— Спокойно, Дэниел, спокойно, — бросил Данкен.
Внезапно за его спиной послышался шорох. Он рискнул обернуться и увидел, что на подмогу, стискивая в руке посох, спешит Эндрю. Седоватые волосы отшельника, подсвеченные пламенем костра, образовывали вокруг его головы нечто вроде нимба.
Неожиданное безмолвие нарушил звонкий голос, который произнес фразу на неизвестном Данкену языке. Это был не английский и не галльский, не греческий и не латынь. Голос словно выплевывал слова, будто привык не говорить, а рычать. Волки рванулись вперед, как если бы их спустили с невидимой цепи, — тот крупный, что первым вышел на свет, его чуть менее храбрый собрат и прочие, что прятались до сих пор в темноте.