Заповедь

Сестры Тотраза, теперь забавляющиеся на камне, веселы, беззаботны, будто и не было той ужасной драмы... Только внешне похожи друг на друга сестры. Старшая, Мадина, — тиха, скромна, осторожна, темные глаза всегда потуплены, как полагается горянке. И сейчас ее голова едва видна из-за камня. А Зарема — порывиста, глазенки так и сверкают; свесившись к реке, она жадно ловит ртом брызги, тяжелые косы повисли над самой водой и намокли. Кажется, еще миг, едва заметное неосторожное движение — и девушка нырнет в пучину. Старшая испуганно обхватила сестренку за талию:

— Зарема, упадешь!

— Зря волнуешься, Мадина. Упадет — в воде не останется. Знаешь, кто спасет Зарему? Таймураз! — насмешливо скосив глаза на сестер, иронически сказала их подруга Таира Кайтазова.

Услышав имя Таймураза, Зарема ахнула. Как Таира узнала?! Зареме казалось, что она бережет тайну не хуже, чем великан-циклоп свой единственный глаз, ни с кем словом не обмолвилась. Первым желанием ее было гневно запротестовать. Но тут подал голос извечный бесенок, что заставляет ее поступать не так, как положено. И замахав руками, точно птица крыльями, Зарема закричала:

— И вытащит! Он такой! Вот сейчас прыгну — и пусть спасает!

Мадина не на шутку испугалась, стала оттаскивать сестру к середине камня.

— Перестань! Перестань, глупышка!

— Не бойся! — продолжала задорно Зарема. — Слышала, что сказала Таира? Меня спасет Тай-му-раз! И отнесет домой, — и фантазия понесла, понесла ее. — Я притворюсь мертвой, а сама из-под прикрытых век буду следить за ним. Он заплачет от жалости ко мне, такой красивой и молодой. И как только побегут слезы по его щекам, тут я глубоко вздохну, открою глаза и спрошу ласково: «Ты чего плачешь, мой Таймураз?»

— «Мой!» — передразнила ее Таира. — Да он не знает, как и зовут тебя.

— Узнает! — беспечно и уверенно закричала, вскочив на ноги, Зарема и вытянула руки к небу. — Узнает — и вовек не забудет!

— В нашем ауле есть и подостойнее его. — Мадина стала выжимать мокрые косы сестры.

— В ауле?! — возмутилась Зарема и оттолкнула от себя сестру. — Да он!.. Он... — она захлебнулась в негодовании. — Кто еще с моста в реку на коне прыгал? У кого есть такой же кинжал, как у него? А такая белая черкеска? У кого? А что он сделал в Нижнем ауле, когда там его один дурачок задел?!

— Сова ты, Зарема, — заявила Таира, — глаза большие, а слепая. Присмотрись к нему: перья у него в самом деле белые, да вот клюв выдает!

— И нет! — притопнула ногой Зарема. — Он лучший джигит ущелья!

— Ты не должна так говорить о нем, — серьезно сказала Мадина. — Не забывай, из какой он семьи...

Сестра быстро повернулась к ней, торопливо, чуть не плача, бросила:

— Помирились же мы, помирились!..

Но было заметно, что девушку мучает сомнение, имеет ли она право так тепло отзываться о человеке из того дома, откуда пришло к ним горе.

— Он настоящий джигит! — в сердцах выпалила Зарема.

— Много парней и красивее его, и душевнее, — вновь возразила Таира. — Ты еще маленькая и ничего не понимаешь...

— Сказала коза: пусть высохнет то дерево, до которого мне не дотянуться!— Зарема засмеялась.

— Тайную песню громко не поют, — назидательно сказала Мадина.

— О чем ты? — встрепенулась сестра.

— Не влюбилась ли ты в него, сестричка?

Зарема побледнела от гнева.

— Вы... Вы... — она искала слова и не могла найти. — Вы злые! Злые! Злые!— и топнула ногой о камень. — И не смейте меня называть маленькой. Шестнадцать скоро мне! Подумаешь, взрослые — всего на год старше!

— Ой, сова ты, Зарема, слепая сова! — покачала головой Таира.

— Это вы слепые! А он хороший! Хороший! Хороший! — чуть не плача от обиды, кричала Зарема и вдруг подскочила к Таире, и ее кулачки отчаянно забарабанили по ее спине; шутя — не шутя, а больно. — Он не виноват в смерти Тотраза! Не виноват! Ему было тогда всего шесть лет!

— Мадина! — взмолилась Таира. — Оттащи ты от меня этого зверька!

— Хороший он, хороший! — убеждала ее кулачками Зарема.

Наконец Мадине удалось сжать ее руки, и она стала сурово отчитывать младшую сестру:

— Еще чего вздумала — кулаками размахивать? Мальчишка, что ли?

— Пусть не говорит! Пусть не говорит!

Таира вытянула, наконец, из-под ее ног подол платья, назло бросила:

— Ничего в нем хорошего нет. Гусь гусем!

Косы на спине Заремы встрепенулись. Мадина успела обхватить сестру за талию, отстранила от подруги:

— Не смей! Таира правду говорит.

— Вы еще узнаете! — пригрозила она сестре и подруге.

Позабыв о кувшине, она перебежала по шаткому мостику на тот берег реки и стала карабкаться в гору.

— Куда ты? — попыталась остановить ее Мадина.

— Туда! — гордо махнула рукой на вершину горы Зарема. — Туда! — и полезла вверх по склону, по-мальчишески хватаясь руками за выступы камней, ветки кустов...

Фигурка ее становилась все меньше и меньше.

Мадина и Таира с наполненными водой кувшинами приближались к дому, когда над аулом поплыла песня. Она призывно неслась над горами, эта протяжная, народная, знакомая каждому осетину героическая песня о Таймуразе.

— Отчаянная! — промолвила Мадина.