Заповедь

Чужестранец неловко перехватил длинными тонкими пальцами врученный ему рог. Зарема прыснула: так смешно выглядел непомерно короткий при росте чужестранца, оттопыренный в сторону мизинец. Горцы смотрели на него во все глаза, точно в ожидании чудачеств. Человек, не стесняющийся показаться на людях в такой одежде, должен выкинуть еще что-нибудь столь же необыкновенное! Но, к удивлению всех, этот чудак не допустил ни одной оплошности. Проследив, как пил из рога его проводник, он в точности повторил все его жесты и движения и рог поворачивал так, что ни капли не пролилось на землю. Он опорожнил до дна этот огромный рог вместимостью чуть ли не в полтора литра! И перевернув рог над своей головой, как это сделал только что его проводник, показал всем, что он пуст, и весело подмигнул горцам — и сразу стал понятнее и ближе, даже его наряд перестал смущать аульчан... Они шумно приветствовали человека, уважившего обычаи осетин. А когда проводник перевел слова, с которыми он обратился к горцам, заверив их, что этот славный обычай встречного бокала он будет горячо отстаивать в своей далекой стране, ибо это мудро — заставить выпить запоздавшего гостя, чтобы он с умным видом трезвого человека не поглядывал на развеселившихся гостей, а поскорее бы догонял давно уже находящихся в радостном пути участников пиршества, — этим он окончательно покорил всех. Первое впечатление, вызванное его внезапным появлением, исчезло. Горцам предстал умный, доброжелательный человек с пытливым взглядом, внимательно оглядывающийся по сторонам, все запоминающий. Он не улыбался заискивающе, не пытался нахрапом лезть в душу хозяевам. Вел себя спокойно и естественно, не стеснялся открывать свои чувства. Когда перед ним положили огромный кусок вареного мяса, он, ужаснувшись его размерам, шутливо развел руками, но тут же взялся за дело. Макнув говядину в цахдон, стал жевать ее и в знак восхищения поднял вверх свои кулаки. Ел он немного, с любопытством всматривался в лица горцев, вслушивался в их язык.

— Цахдон, — старательно выговаривая слова, наклонился к чужестранцу Асланбек. — Это цахдон.

— Хоть и знаю их язык, но не всегда могу понять его, — рассказывал проводник. — В его стране на многое иначе смотрят, чем у нас. Вчера в дороге проголодались. Постучался я в один дом. Хозяевами его оказались Кайтовы. Угостили нас. Барана зарезали. Гостю понравились олибахи и фыдчины. Да вдруг он перестал есть и спрашивает: «А хозяин — честный малый?» Не понял я его. А он еще один вопрос задает: «Не выставит ли он нам крупный счет?» Опять не понял я его, попросил пояснить. И знаете, что он сказал? «За угощение сколько заставит платить?»

Утихомирив расшумевшихся, недоумевающих аульчан, старый Асланбек жалостливо посмотрел на чужестранца:

— Несчастен тот, кто живет в стране, где за угощение надо платить...

Батырбек Тотикоев, которого Кайтазовы попросили быть шафером, молодцевато щелкнул плетью и дал команду. Джигиты бросились к лошадям. Танцы прекратились. Все окружили всадников.

— Вы там не подкачайте! — кричали из толпы.

— Не первый раз! — ответил Батырбек.

Проезжая мимо площади, где толпились девушки, Таймураз встретился с сердитым взглядом Мадины и неожиданно для самого себя объявил Мурату:

— Моей будет.

— Кто? — не понял друг.

— Та, с кем танцевал.

— Дочь Дахцыко? Дзугова? — удивился Мурат. — Нет, Тотикоевы Дзуговым кровники.

— Будет мне женой, — заявил Таймураз.

— Сватов не примут, не то чтобы...

— Я не стану посылать сватов, — грубо отрезал Таймураз.

Мурат чуть не задохнулся от пронзившей его мысли. Как? Его новый друг затевает такое недоброе дело?! Да он что, не понимает, каким нескончаемым горем обернется его намерение? Что это ему вздумалось? Неужто один танец может унести рассудок человека? Или шутит он? Да что-то непохоже. Лицо серьезное, глаза полны решимости...

— Ты... — он замялся, не стал грубить, а попытался воздействовать на разум, если он у друга остался. — Мне говорили, какой ценой достался вам мир с Дзуговыми, — и опять вражда?

Таймураз повернулся к нему, резко, отрывисто сказал:

— Сейчас важно одно: я хочу видеть ее в своем доме. Хочу!

— Она не шла даже танцевать с тобой, — напомнил Мурат другу.

— Мелочи, — сморщил нос Таймураз и скзал точно отмахунлся: — Тащили медведя к меду — уши оторвали, оттащить решили — хвоста лишили. Привыкнет.