Запомни - все обман! [СИ]

— Кореш тогда в Смоленск смотался, забрал Мишаню из больнички, домой привез. Рассказывал, что тот башкой крутил, как будто жену и дочку, дом родной впервые видел… Сам худой да изможденный, словно за краюху хлеба на каких–то каменоломнях два года вкалывал… Мы тогда, дело прошлое, решили — опоили какие–то черти Мишу на вокзале да в рабство увезли… С тобой, как мне кажется, дело по–другому было.

— Как было? — хрипло подстегнул рассказ боец.

— Да вот кажется мне, паря, что с тобой…, как бы это сказать… вояки поработали. Беспамятные бедолаги и раньше на вокзалах появлялись, но были — в чем только душа держится. А ты… Ты, парень, другое дело. Тебя, по всему видно, — готовили.

— К чему?

— А бес их солдафонов знает. Возле места, где мы тебя подобрали какой–то военный объект стоит, слухи о нем и раньше нехорошие ходили. Я, парень, думаю, тебе как–то мозги промыли, всяких специальных знаний в пустую башку напихали. Рефлексы ускорили, тренировали, готовили из тебя, как в американском фантастическом кино — боевую машину в человеческом обличии. — Маугли понуро глядел в пол, кажется, привыкал к мысли, что он искусственно созданная военная машина. — Ты Интернетом пользоваться умеешь? — с ноткой жалости в голосе, спросил Сулема. Парень покрутил головой. — Научим. Сам погуляешь по сети, найдешь рассказы о подобных найденышах, к себе примеришь. Годится?

Пользоваться компьютером «искусственный человек» научился так стремительно, что Сулема только укрепился в мысли — перед ним сверхсущество созданное в секретной военной лаборатории. Не только физические, но умственные возможности Маугли намного превышали обычный человеческий уровень.

Уже в варшавской гостинице, спустя неделю с лишним, «Иван Погребняк» и Сулема, за рюмкой сливовицы вернулись к прежнему разговору.

— Я долго думал и анализировал, Алексей Николаевич, — проговорил Иван, — все, что я почерпнул из Интернета о схожих со мной случаях — не попадает под мою копирку.

— И не должно попадать, — уверенно проговорил Сулема. — Ты — продукт военных разработок. Вокзальные найденыши — сбежавшие или выгнанные рабы с плантаций.

— Алексей Николаевич! Я до сих пор д у м а ю на другом языке! Я очнулся, разговаривая и думая на языке, которому до сих пор не могу найти аналогов в…

— Подожди, подожди, — заинтересованно перебил Гуцул. — Ты что хочешь сказать…

— Я выучил русский язык, на котором сейчас с вами разговариваю гораздо позже!

— Когда? — опешил Сулема.

— За сутки, что провел рядом с вами!!

— Не факт, — быстро опомнился собеседник. — Ты в с п о м н и л русский язык, как только встретился с людьми, на нем разговаривающими.

— Да ничего я не вспомнил, — горько отмахнулся Маугли, — я его — выучил. Учил и выучил. За это — отвечаю. Мне все вот это, — парень очертил рукой круг, показывая на гостиничный номер, — кажется чуждым, н е п р а в и л ь н ы м… Я как будто живу в мире, вывернутом наизнанку и этого я не могу понять, принять, логически обосновать. Во мне оставили нестертыми простейшие жизненные навыки, но предметы обихода каждый раз бьют по глазам — неправильностью. Чужеродностью. Весь этот мир, каждая мелочь раздражает, скребет по нервам!

— Намекаешь, — усмехнулся Сулема, — ты — не отсюда, да? — Могучий парень, доискивающийся внутри себя какой–то странной и вероятно — не нужной правды, вызывал жалость. — И каким же тебе кажется н а ш мир, приятель?

— Доисторическим маразматическим дерьмом.

После того разговора прошло три с лишним месяца. «Ваня Погребняк» старался больше не выходить на откровенность с шефом, прятал мысли в отговорках, не велся на шутливые подначки. Получив от дяди Михея сигнал, Сулема пришел в гостиничный номер лучшего бойца и, кривя лицо, бросил на прикроватную тумбочку новый паспорт:

— Вот, это тебе, — проговорил хмуро. — Придется, Ваня, расставаться.

— Что–то случилось? — Привыкший к неприхотливой кочевой жизни Маугли, никогда не выражал желания уйти. Сулема решал, улаживал за него все организационные вопросы с властями. Гуцул и несколько сопровождавших их ребят, стали единственной семьей Ивана. Якорем скоротечных, трехмесячных воспоминаний, надежной гаванью–защитой, где никто не приставал с расспросами, не удивлялся странностям «Погребняка».

Алексей Николаевич рассказал о разговоре с крымским корешем, тяжело оседлал подлокотник кресла и, печально глядя на «приемыша», сказал:

— Будь моя воля, Ваня, я бы с тобой ни за что не расстался. И так придется отказываться от боя, неустойку бюргерам выплачивать…

— Много влетело? — поинтересовался Ваня.

— Не бери в голову, решу, — отмахнулся шибко заработавший на бойце промоутер. — Ты о себе побеспокойся. Твоя задача, парень, — исчезнуть, как тебя и не было. Направления мне не говори, открыток к рождеству не посылай, — усмехнулся, неожиданно проникнув в полной мере, как привязался к странному молчаливому бойцу. — Но если подопрет — не скромничай. Чем смогу — всегда пожалуйста. Ты мне не чужой.

— Спасибо, Алексей Николаевич, я понял. Но…, вряд ли вы когда–нибудь обо мне услышите.

— Не зарекайся!