Заполье

— А эллинская мера, золотое сечение — не догмат? — напал Сечовик, тряся скрученной уже в трубку газетой, шутить такие люди не очень-то умеют. Да и ты-то сам, спросить, из шутников, что ли? Чересчур серьёзен, а здесь это, похоже, не прощается. Или в самом деле, как иные верующие смеют считать, не надо слишком-то всерьёз мир этот принимать, много чести падшему? Многовато трагифарсу этому — если был бы другой взамен, лучший… — Во всём — архитектуре, скульптуре, драме? А распевы знаменные русские, иконопись, а старины или хоть песни народные?! Догмат в широком смысле — это всего лишь то, что отстоялось, временем проверилось… утвердилось в истинности, да! Вся классическая физика иль математика — сплошь догматы, с пифагоровых штанов начиная. Да раньше, с первых пирамид, с громового знака ещё!..

— Всё-всё, сдаюсь, — засмеялся Базанов, руки поднимая, — капитулирую на ваших условиях… Леонид Владленович сказал, что статьи у вас есть, работы… неопубликованные?

— Да всякие, добра-то. Но газетчики, главреды наши… ну, сами их знаете. — Быстрая гримаса передернула лицо его, встал, шагнул к окну, глянул: — Это Урицкого? Ага, она… Бывшая Богородская улица — и мелкий чёрт, в крови невинной по уши, по рога… народ сатаны! Сунулся туда-сюда со статейкой — переименовать, названья вернуть изначальные. И все вроде «за», проклятое же совецкое наследство, все как один демократы, сочувствуют вроде, мамой клянутся как урки — а не дают, тянут. Наконец, прошла в молодежке кое-как статья — обрезанная…

— Помню, — сказал Базанов. Нет, ещё не так стар был Сечовик — сам собою замаян, скорее, иссушен страстью своей к делу, страстностью изнурён, такие не часто, но попадаются в бедламе человеческом.

— Прошла, а дискуссию развернуть так и не дали… письма читательские, от писателей с художниками обращение, даже решенье предварительное горсовета — всё замяли! Да ещё притоптали: мы не какие-то там иваны, не помнящие родства, то всё наша история — что ж, мол, и Москву Кучковым полем снова именовать?! Это ваш Борис мрак Евсеич, свет оппозиции, одежды раздирал. Так уж расстарался притоптать, батрацкий сын, что даже низовая демократура наша местная возроптала, меня поддержала: переименовать!.. Помните? Но и тем, и другим хвост мигом прижали, заткнули рты, вообще эту тему закрыли… спросите, кто? А третья сила. В путеводитель по городу — не поленитесь, загляните: если не Абрамовича улица, так Володарского или Цеткин, а то и Розы пламенной с Либкнехтом, который отнюдь не у Клары и не кларнет украл, а… говорю ж, народ сатаны!

— Прямо так уж и народ? — усомнился он, разговоры подобные слышал-переслышал, читал немало тоже, и дым, чад этот не без огня, конечно; но больше-то, пожалуй, слабость свою оправдываем, несамостояние, неуменье самими собою быть. Побольше бы о силе своей заботиться, чем чужую силу клясть. — А не перебачилы трошки? Они уверяют, что божий.

— Был. Без малого две уже тыщи лет назад, как был. Вы диалектику уважаете?

— Чту, — ухмыльнулся Базанов. — В меру разумения.

— На неё теперь тоже накат идет бешеный, наезд, как на всё разумное, очень уж хотят нам извилины спрямить… ну, это не диво. А она хоть и много ниже антиномии бытия великой, но такое ж насаждение божие, как и всякое прочее, никто её не отменял. И по ней, по диалектике… Был, а богу не внял, отрекошеся от продолжения Завета, от обновленья заповедей, Моисею даденных… от распространенья их на всех людей, а не иудеев только, на всякую душу — и в противоположенье впал, в противность божьему установленью нравственному. Как переводится «израиль», помните? «Богоборец» — ни больше, ни меньше… Но предвиденье каково, промысл, прообраз — самоназваться так, это за тысячу-то лет до Христа?!. Он и сказал: се, оставляю дом ваш пуст… Пуст сей дом! А где бога нет, там известно кто поселяется… И вот думаю, грешный: вот этот народец, малый совсем, но столько веков единобожие нёсший один, истину, — он что, духом устал, изуверился, надорвался? Или сроки вышли? А всё вместе, видно… ноша-то какая. А когда новую ступень в познании бога одолеть нужно стало, трудную самую, нравственную — не хватило его. Из бога племенного божка сделать восхотел, никого, кроме евреев, не любящего… приватизировать, на побегушках чтоб у них — это надо ж!.. А когда не получилось — другого кинулись раввины покровителя искать, в кабалистику богопротивную, сатанинскую. И нашли… да его и не надо искать, он всегда за плечом.

— Но те же десять-то заповедей, декалог..

— Не нравственность это — мораль, — нетерпеливо, бесцеремонно-таки перебил он, даже покривился с досадой, — племенная опять же. Как всякая внутриродовая, только для своих. Для воспитанья первичного богом дадена — дошкольного, можно сказать. И до сих пор оно так у них, хотя уж не племенем — корпорацией всемирной стали, вроде б и повзрослеть должны… Мораль, как норма жизненного поведения, — она, знаете, и у каннибалов есть, своя. А нравственность, вы ж понимаете, — для всех, из любви исходящая, в ней созревшая, она по-настоящему лишь со спасителем пришла…