Заполье

— Как, и здесь он?! — почти весело изумился Новобранов, встал, прошелся, руки засунув в карманы, крепко сложенный и ладный, сорока с немалым; и хмыкнул, покачал головой. — Вот же вездесущий… А он-то каким макаром там?

— Инициатором газеты был, с Воротынцевым вместе, ну и привлекли меня. Вернее, в руки все отдали.

И коротенько рассказал, в подробности не вдаваясь, о ситуации вокруг газеты и концерна — вчерашней уже, необратимой.

— Н-ну Володечка, ну Крошка Цахес… — И, взгляд Ивана поймав вопросительный, посмеялся жестким смешком. — Кликуху ему такую в школе прилепили… а и точно ведь. Двое мы в городе остались из класса, между прочим. Поразъехались многие, а не меньше, пожалуй, и того, по-мре. Мор какой-то на наше поколение напал: кто запился, кто от болячек ранних, в авариях дурацких… Не вжились во время новое, что ли.

— В безвременье, вы ж об этом и пишете, читал. Но Мизгирь-то не из тех. Он там не только член правления банка, он и концерном всем теперь заправляет, кажется. Помимо адвокатуры своей… что, не знали?

— Вот оно как?! А не удивлюсь вообще-то… Да и какой он Мизгирь, к черту!.. Володька он Мозге, Гершевич, натурально, а не… Паспорт получал после школы, вот и сменил, сумел как-то. Мать у него, знаю, в гебне работала, потом то ли вычистили, то ли по выслуге. Ох и злая была. Зазвал он как-то, я к ним один раз заглянул было, дурак, а больше ни ногой.

Пришлось теперь и самому удивиться — чутью Сечовика, но все это не имело для него никакого почти значения, все уже списано было временем в утиль, как мебель канцелярская в кабинетике Новобранова, пусть и наличествовала, служила пока, торчала еще на виду. Но спросил все же:

— Встречаетесь?

— Разве что случайно когда, типа здравствуй и прощай. Хотя нет… — Игорь странно как-то, удивленно и вместе недобро улыбнулся, вспомнив. — Звонит зимой прошлой и предлагает встретиться срочно — по важному, мол, для тебя делу… Для меня? Ну, сошлись в кафешке, он мне с ходу: у приятеля его обмен выгоднейший наладился было с Питером, квартирный, да вот переменились обстоятельства, никак не может теперь переезжать этот самый приятель. А условия обмена в силе остаются, выгоднейшие; и кому предложить, как не другу детства! Тем более что тебе подходят. Чего тебе париться здесь, в хрущобе, да с детьми, когда там трехкомнатная тоже, но улучшенной планировки, мол, в отличном районе, новом, а главное — в Питере, не в засранске нашем! А возможности какие! Вращаться, издаваться!

— Даже так?!

— Ну. Нет, говорю, поговорку нашу знаешь ли: где родился, там и пригодился… И чего я там не видал, думаю, в этом гноище нынешнем, когда и в советские времеуа он дешевкой западной уже захлебывался, фарца по улицам, а с ними и проститутки в открытую навязывались — в белые ночи-то… И вообще, цветы зла лучше всего и пышней на асфальте мегаполисов цветут. А я — казак, я дома тут, на черта мне чужень. Не-ет, верю всякому зверю, а этому ежу погожу… И потом, не хвалясь нисколько, вам скажу: организация наша писательская не бог весть какая сильная, разброду немало, и уеду я — тут все посыплется к шуту, по швам разлезется; а так мы воюем еще, планку в культуре держим. Нет-нет да придурков продвинутых одергиваем, окорачиваем, какие зарвались. Дерьма и тут хватает разгребать.

— В курсе, как же, и ценю, — покивал Иван. Слышна была братия писательская, на всякие выкидыши околокультуры местной отвечали напористо, со знанием дела — и у Неяскина, еще при Базанове, и в той же «Вечерке», под орех порой разделывали. И догадка взяла, запоздалая. — Что, знаете о нем много? О крошке?

— Да уж знаю… — протянул с презреньем небрежным Новобранов, сигарету закурил, предложил и ему. — Нет? А мне помнится, что курили вроде б… Бывало, чего там. В десятом, на выпуске, он уже в своей кодле давно ходил, в потайной какой-то, ну и застукали их за грехом свальным — юбилей некий справляли так… в «девятку» или как там у них, не ведаю. И не кто-нибудь, а органы выследили их, содомитов, накрыли, шуму было… Мамашка и выгородила как-то его по связям своим, аттестат получил все-таки и слинял невесть куда. А некоторым условные дали, там и актеры развлекались, и с радио-телевиденья… вон откуда зараза шла, тогда еще. И года через три заявился опять, как ни в чем не бывало, в театрах отирался тут, в богеме всякой домодельной — ну мало ль чего было, скандального и прочего, всего не расскажешь. Жена у него тут где-то, сын уже большенький, олигофрен вот только… Знаю, хотя темнила он еще тот, с пацанства такой. Так ведь и ко мне даже клинья подбивать пробовал, уж не знаю, на что надеялся…

— На худшее в нас такие рассчитывают.

— Это-то да. Тогда еще, накануне путча с лебедями, подъехал: мы все, дескать, на грани шухера грандиозного, и надо выбирать — с кем дальше идти. Мол, только что с совещанья важнейшего подмосковного, с самим Яковлевым лично беседовал — о-о, какой мощный человече, какой ум!..

— Это с колченогим, что ли?

— С ним, иудой. Ну и понятно, чем у нас закончилось.

— Смотрите, Игорь, он с возможностями весьма немалыми. И способностями тоже.