Заполье

Зал пуст был, не считая сидевшей в углу и вязавшей смотрительницы-старушки, но не пустынен. В центральном его отделе, где стояли они, курчавились всякоразной зеленью, небесно голубели пейзажи, цвели натюрморты, маками пламенел дальний притемнённый закоулок. Были и портреты недурные, и жанровые холсты — все, считай, среднего крепкого уровня, старались ребята, и несколько даже выпирала она, старательность. А срединное место занимало немаленькое, все другие картины как бы в тень своим светом отодвигающее, отстраняющее полотно: поле, начавшее колоситься уже, подымающееся к близкому горизонту под пустоватым, но и будто ожиданием каким полным, даже напряжённым небом. Без особой деталировки, небрежно прописанная кое-где, картина была всё же очень точна во всём, и по заметно сизоватому оттенку и узким колосьям на переднем плане понятно было ему, что тут рожь колосится, скорее всего, — как ясно стало через мгновенье, что это хлеба ждёт повыцветшее, опустошённое жарою небо… неведомого хлеба жизни, творящейся без конца и всё творящей, везде, в каждом даже чёрством на вид комке земли, в каждой пылинке сухого, дрожащего над чертою окоёма воздуха…

Он оглянулся, ища глазами Алевтину и собираясь спросить о художнике. Она тихо говорила в стороне с Владимиром Георгиевичем, нетерпеливо и сердито о чём-то спрашивала, изломив бровь, а тот странными какими-то, холодно отсутствующими глазами глядел на него, Базанова, как на примелькавшуюся, не стоящую и вниманья вещь… в самом , что ли, деле пьян так? Но нет, заметил ответный взгляд, усмехнулся ему свойски и бровями как-то вбок повёл, на собеседницу, показал — бабы, мол…

И она тотчас же пошла к Базаному, на каблучках покачиваясь, улыбаясь не без иронии мягкой:

— Что, по вкусу, наконец?

— Чьё это? — И подшагнул, прочитал нагнувшись, заметно подсело за зиму от газетщины зренье: — «А. Свешников. Жито»… Ещё бы. А я угадал — рожь!.. — Накатывало же, не раз жалел, что дёрнул чёрт в журналистику, грязь разгребать человеческую, нескончаемую. Работал сейчас бы, как все люди, агрономил… что, не сумел бы уже? Смог, куда бы делся. Но как нас в толпу свою городскую, в середку говённо тёплую тянет — да, как всех людей, а русских особо… — Её ж издалека видно, сразу.

— Да кого?!

— Рожь, по-старому — жито. Агроном я, вы же знаете… в отставке самовольной. Нет, очень всё точно здесь. А небо, вглядитесь… Томительное, с загадкой какой-то.

— Да, с пространством, пожалуй. Художники настояли в центр экспозиции, хотя… Её, впрочем, американец почти готов купить, приценивался.

— Да никак нельзя продавать её, Аля… наше это! Там и не поймут даже, им она как… А что автор, отдаёт? Я, к слову, и не знаком с ним — это бородатый такой, старик уже? С тростью?

— Ну да. Нет, он не в курсе ещё, стрелка с покупателями завтра, буду звонить. Профессионально, как видите. Но из самоучек, и потом… — Она поморщилась, не то брезгливо, не то опасливо, но тут же извинилась улыбкой, показавшейся ему и беспомощной, и в этой незащищённости настоящей, наконец-то, по-женски мягкой, милой даже, чего так не хватало интеллигентке с этим её обыкновенным образованческим набором и явно завышенной самооценкой… слабость, а как оживляет. — Брутальный, понимаете? А я грубых не терплю, я женщина всё-таки…

— Всё-таки?

— А вы разве не видите? Знаете же, какое сейчас равенство пошло… равенство хищников, одной только силы. Даже понимать не хотят, что перед ними — женщина… И кто бы знал, как одиноко от этого…

— Но не Свешников же?

— Нет, но и … Грубый, злобный даже. И никаких понятий о толерантности поведения, о такте, наконец.

— Ну, чтоб уж никаких… — усомнился всё-таки он, отступил подальше, с полотна не сводя глаз, и объёмности в нём прибавилось, простора самого, света. — Грубость не беспричинна же… прячется, может, за нею, прячет своё. От оскорбленья тоже, чересчур многое сейчас оскорблено. А художник редкий… Самоучка, ну и что? Знания готовенькие, уменье заёмное — пусть, это тоже надо… Но лучше, мне кажется, когда художник интуицией больше берёт, чем той же мастеровитостью, многознаньем… не так? Чувства в нас куда ведь богаче знаний наших, согласитесь…

— Вот уж не ожидала, Иван, встретить в вас эстета, — с видимым удовольствием засмеялась, тем смягчая иронию, зубками блеснула она. — Нет, не всё так просто, совсем нет. Сколько художников, столько и комбинаций умения с интуицией, уверяю вас. Да ещё и художника со зрителем, ценителем: надо же, чтобы и они нашли друг друга — вот как вы…

Она ладошкой белой показала нечто между ним и картиной: