Записки уцелевшего (Часть 1)

Писательница Н. Гинзбург *{23} в своих потрясающих воспоминаниях о лагерях - "Крутой маршрут" упомянула о Ярославском. Она обратилась к нему за помощью, а он не только не защитил ее, наоборот, предал. Как-то недавно заглянул я в Музей Революции. А там выставка-юбилей "лучшего ленинца" Ярославского, и экскурсоводша на все лады расхваливает деяния этого страшного ненавистника России, русской истории, всего русского. А школьники слушают и запоминают.

Ярославский первый проводил в жизнь разрушение памятников старины. Но это началось позднее, а тогда, в 1928 году, именно Ярославского называли инициатором законов о лишении избирательных прав и о чистках учреждений.

Сперва закон о лишении прав встретили без испуга, а скорее с обидой, особенно на селе. Все голосуют за подставленного властями избранника депутата, а тебя голосовать не пускают и в списках вывесили на показ и на позор.

А на самом деле лишение избирательных прав стало страшным орудием, карающим людей, не совершивших никаких преступлений с точки зрения простого здравого смысла, более того, карающих их детей, в том числе и малолетних.

В основу была положена трактовка весьма краткой формулы Карла Маркса "бытие определяет сознание". Разъяснялась эта формула так: "Вы сами, ваш сын или ваш внук по социальному происхождению принадлежите к ранее привилегированному сословию - дворян, купцов, духовенства, а раз вы эти привилегии потеряли, значит, чувствуете себя обиженными Советской властью, значит, ненавидите ее, значит, являетесь ее врагом, значит, вас надо преследовать.

В 1928 году, до начала индустриализации, существовала безработица. Тогда и была властями придумана так называемая чистка учреждений.

Главным критерием считалась не квалификация служащего, не его усердие, не его честность, а его социальное происхождение. На первых порах анкеты не были особенно подробны, стояли такие вопросы: кто были ваши родители? служили ли вы в царской армии? служили ли в белой армии? привлекались ли к уголовной ответственности и по какой статье? имели ли собственность? На вопрос о родителях на первых порах можно было кратко отвечать: "сын служащего", "дочь врача". Только в 30-х годах бдительные отделы кадров догадались вставить вопрос о бывшем сословии родителей.

3.

Да, так что же такое чистки 1928 и 1929 годов?

Называли все того же Емельяна Ярославского, придумавшего три категории чисток. Вычищенный по первой категории вообще лишался права куда-либо поступать на службу. Вычищенный по второй категории изгонялся из столичных учреждений, но мог уехать работать на периферию. Вычищенный по третьей категории оставался в своем учреждении, но на низшей должности.

Чистка проводилась публично, на общих собраниях. Судьбу поставленного к позорному столбу решали свои же сослуживцы под особым давлением председателя комиссии по чистке и членов комиссии, кристально чистых партийцев.

Приведу примеры.

Брат моего отца Голицын Николай Владимирович, иначе дядя Никс, историк по образованию, служил переводчиком в Институте Маркса и Энгельса. Комиссия взяла его на мушку. Сослуживцы защищали, говорили: он незаменим, переводит с трех языков и на три языка быстро и квалифицированно. Но он был бывшим князем, да еще три года сидевшим по политической статье. Но этого казалось мало. И нашли к чему придраться. Он перевел статью о том, как миллионер Форд дрессирует рабочих. Ага, бывший князь осмелился сравнить пролератиев с животными! Председатель комиссии произнес громовую речь. Дали слово злополучному переводчику. Он оправдывался, что перевел абсолютно точно, в подлиннике напечатали именно "дрессирует". И этим только подлил масла в огонь.

- Ага!- загремел председатель,- вы продолжаете настаивать на мерзком сравнении пролетариата с животными!

И был бедный князь вычищен единогласно по первой категории. Бойкий журналист со злорадством сообщал об этом в газете.

Родные собрались его выручать. Брат моей матери дядя Алеша Лопухин усердно зарабатывал, вязал на чулочной машине чулки. Он взялся учить вязать и дядю Никса, но тот в технике не смыслил ничего, даже винты не мог открутить отверткой. Родственники поняли: из историка чулочник не получится. Выручила его великая нужда в квалифицированных переводчиках - его приняли на работу во французскую газету "Journal de Moscou", и верой и правдой он там служил благополучно в течение двадцати лет, пока не скончался в 1942 году.