Записки уцелевшего (Часть 1)

В каждом из этих журналов было по три-четыре сотрудника, все больше молодежь, веселые комсомольцы-энтузиасты. Запомнилась рослая фигура красивого, кудрявого еврея - редактора "Пионера" Боба Ивантера, впоследствии погибшего на войне. В "Пионерской правде" редактором была пожилая скромная женщина, участница гражданской войны Вера Николаевна Лядова. Она ко мне очень хорошо относилась, случалось, расспрашивала меня - что я делаю, советовала учиться дальше. Вместе с мужем-наркомом она погибла, как у нас принято говорить, "в годы культа личности".

Я видел, с каким доброжелательством относились молодые сотрудники журналов к моему брату, встречали его с улыбками, смеялись над его остротами. Стоило ему прийти, как со всех сторон они сбегались, окружали тот стол, на котором он раскладывал свои рисунки, восхищались ими. И я гордился Владимиром, которого везде любили и ценили.

5.

Во "Всемирном следопыте" обстановка была совсем иная. Ответственным редактором журнала являлся директор издательства "Зиф", хромой и без одной руки поэт и большевик Владимир Иванович Нарбут. Никто из посетителей "Следопыта" его никогда не видел, ему носили подписывать готовый макет журнала в кабинет, и все. Он также погиб "в годы культа личности".

Душою журнала был заведующий редакцией Владимир Алексеевич Попов, сокращенно Вап, о котором я кое-что успел рассказать. Я немало наслушался о его строгости, и потому у меня коленки затряслись, когда Владимир мне сказал, что Попов пожелал увидеть меня, чертившего для его журнала карты. И пока я шел вместе с Владимиром на Кузнецкий мост, № 13 (теперь № 19), коленки мои продолжали трястись.

В первой комнате редакции вдоль стен сидело несколько посетителей. За маленьким столиком ютился секретарь и единственный сотрудник редакции Александр Захарович Сокольский. Стояла тишина. Посетители молчали, даже брат Владимир прикусил язык. Изредка то один, то другой поднимал голову и поглядывал на дверь, на которой висела табличка "Зав. редакцией". Первую комнату прозвали "чистилищем", а вторую, в зависимости от того, как решалась судьба посетителя, называли либо "раем", либо "адом".

Наконец заветная дверь открылась. Кто-то хмурый быстро выскочил из-за нее и, ни на кого не глядя, промчался мимо нас, размахивая туго набитым портфелем. Очевидно, его рукопись была забракована.

На пороге предстал плотный пожилой мужчина с брюшком, в круглых очках, с усиками над плотно сжатыми губами, одетый в темный добротный костюм, с темным галстуком на белой рубашке. Владимир так меня настращал перед встречей со всесильным зав. редакцией, что я смотрел на Вапа как на божество.

Молчаливым жестом он поманил за полуоткрытую дверь жалкого старичка ребусника, который в те годы таскался по редакциям журналов, всюду подсовывая шарады и ребусы и которого впоследствии очень похоже обессмертили Ильф и Петров в "Двенадцати стульях".

Вскоре старичок вышел сияющий, со словами:

- Принял. Теперь туфли жене обеспечены. Только велел деревья переделать, говорит, на кочаны капусты похожи.

Он попросил у Сокольского тушь и перышко и тут же, на подоконнике, стал копаться со своим ребусом.

Заветная дверь вновь отворилась. И опять предстал на ее пороге Вап. Тем же молчаливым жестом он пригласил в свой кабинет Владимира. Я остался, трепеща от страха. Через несколько минут дверь опять отворилась, выглянула голова Владимира.

- Давай! - крикнул он мне.

Кабинет Вапа был просторный, несколько стульев, добротный письменный стол, широкое кресло, над столом большой портрет Жюль Верна, на левой стене портрет Ленина. За столом восседал сам Вап. Он оглядел меня с ног до головы, нахмурился, затем просветлел.

Видимо, я ему понравился. Он назвал меня "Сережа", протянул мне милостиво руку. Прием окончился неожиданной для меня удачей. Вап решил на задней стороне обложки своего журнала помещать карты - сперва обоих полушарий, потом СССР, потом Европы, других материков. Так подписчики к концу года получат в подарок маленький атлас из двенадцати карт. Придется признаться - подарок прескверный, потому что чертить эти карты доверялось мне.

Так я стал хорошо зарабатывать, в основном в "Следопыте", в меньшей степени в других журналах. Выходило рублей 70 в месяц, на сегодняшний день надо считать втрое больше. За каждую карту для атласа я получал по 15 рублей и купил хороший костюм, туфли, пальто. Однажды, единственный раз в жизни, прокатил Лялю Ильинскую на санках на лихаче до села Всехсвятского и обратно. При особо обильных получках я вручал матери червонец-другой. Подготовку в вуз я полностью забросил, а романы Золя продолжал читать настолько успешно, что все реже заглядывал в словарь.

Вап выплачивал деньги так: принесешь карту, он посмотрит, молча пожует губами, молча вытащит из письменного стола чековую книжку, что-то черкнет и вручит тебе голубую бумажку. Когда же он выдвигал ящик стола, то показывалась иной раз бутылка коньяку, лежащая на боку. Он задвигал ящик, а ты шел в банк через три дома на углу Рождественки, там получал деньги, и все.