Совсем я запуталась, ладно, доживу до завтра, там видно будет.
Пришли на работу. Программист упрашивает коммерческого директора написать объяснительную для жены. Она, видите ли, не верит, что он вчера пьянствовал в студии, и подозревает, что у него появилась любовница. Коммерческий директор говорит, что никакие записки писать не будет, потому что это глупо. Мимозина вмешалась в разговор и сказала, что он не имеет никакого морального права рушить семью, и потребовала составить объяснительную и заверить ее печатью фирмы.
— Иди диктуй текст офис-менеджеру, пусть набирает на компьютере, а я потом заверю, — плюнул директор.
— А я его уже написал с утра, надо только напечатать и все, — обрадовался программист.
Офис-менеджер набрала записку и отнесла директору.
— В тетради исходящих документов запись делать? — спросила она.
— Нет конечно, ты что, рехнулась? — ответил директор.
Мимозина выкрала «документ» и пошла якобы в туалет. Я потянулась следом. Заперлись в кабинке и стали читать:
Похихикали мы с Мимозиной и вышли из кабинки. Возле умывальника стоит девушка-секретарь из соседнего офиса и моет чашку. Посмотрела на нас удивленными глазами.
— Вот черт, — сказала Мимозина, когда мы шли по коридору. — Это же Юлька-сплетница, она теперь про нас черт знает что нафантазирует.
Вернулись в офис и положили записку Пробину на стол. Пробин вручил ее программисту, тот рассыпался в благодарностях и побежал домой.
Грач так и не проявился, наверно, думает, никак не может выбрать, какой из эскизов принять. Не буду звонить, подожду до завтра.
Производители огурцов прислали письмо. Хотят листовки с огурцами.
С малого так с малого, уже неплохо.
Поехала домой. Возле подъезда встретила хозяйку Лесси. Стоит и разговаривает с нашим соседом. Увидела меня и демонстративно повернулась задом. Проходя мимо, я услышала обрывки фраз: «…пирамидка… давайте завтра после обеда…».
Все понятно, с папой не получилось, решила взяться за другого. Да уж, не повезло мужику, а уж как не повезло хозяйке Лесси — жена у соседа та еще баба, как рявкнет, так мало не покажется, не в пример нашей маман.
Папа сегодня видел Ваську. У того радость. Умерла в селе бабка и завещала ему трех поросят.
— Сказал, что завтра привезет их домой, пока другой внук, которому завещан дом, их не зарезал, — сообщил папа.
— И где он их держать будет? — поинтересовалась я.
— Не знаю, — папа пожал плечами и пошел спать.
Перед сном решила посмотреть телевизор. Канал «Интер» транслирует концерт. Выступает Борис Моисеев. Переключила канал. По пятому показывают двух парней, которые купаются в море и хватают друг друга за задницы. Наваждение какое-то. А может, это знаки свыше?
Вспомнила Швидко, и как-то стало грустно на душе. Такой хороший человек. Э-эх, Сереженька, Сереженька, ну почему мне так не везет в жизни? Зачем я тебя встретила? Как мне уничтожить в себе это чувство, как научиться воспринимать тебя как друга? Это выше моих сил, ей-богу, выше.
Утром позвонила Олька и слезно попросила приехать к ней.
Сказала, что заскочу, но ненадолго, потому как тороплюсь на работу. Приехала, долго звонила, Олька не открывает. Уже собралась уходить, как вдруг дверь отворилась и на пороге появилась Олька. Господи, что случилось с тем жизнерадостным человеком, которого я видела пару дней назад? Глаза опухшие, на щеках слезы.
Рассказала мне, что пастора Джона, Людочку и Ваню задержали в Киеве как членов опасной религиозной секты. Джона и Людочку поместили в КПЗ, до выяснения обстоятельств, а Ваню посадили на поезд и предупредили, чтобы он впредь не занимался всякой ерундой, иначе будет отвечать по всей строгости закона.
— Ты представляешь? Представляешь, какие они сволочи! Да как они смеют! Наше братство известно во всем мире. Мы не сектанты. Я лучше повешусь теперь. Как мы будем без пастора жить? Как?
Выкурили по сигаретке. Олька упорно хочет покончить жизнь самоубийством. Грозится поехать в Киев и поджечь себя на площади перед зданием Суда.
— Ну, есть же другие религиозные организации. Например, сейчас очень моден буддизм, — заметила я.
— Ты не понимаешь, что говоришь. Джон — он святой, и Людочка почти святая. Их нельзя в тюрьму.