— А шнурки им не погладить? — поинтересовался Мишкин.
Стала писать ответ: что не можем взяться за работу, поскольку очень сильно загружены.
Мимозина подошла ко мне и прошептала:
— Тебе не кажется, что от нашего программиста чем-то воняет?
— Кажется, — ответила я.
— Причем второй день. Я уже задыхаться начинаю.
— Может, сказать ему, тактично так, — предложила я.
— Я сейчас попробую, — кивнула Мимозина, пошла в дизайнерскую, принюхалась и выдала: — А не кажется ли вам, уважаемые господа, что здесь чем-то попахивает?
— Кажется, я даже знаю, откуда эта вонь, — технический дизайнер покосился на программиста.
— А у меня нос заложен, я ничего не чувствую, — проговорил программист.
— Зато я чувствую, — вздохнула Мимозина.
К вечеру вонь стала невыносимой, Мимозина вызвала Мишкина на разговор и потребовала, чтобы он деликатно намекнул программисту, что на дворе двадцать первый век и существуют мыло душистое и полотенце пушистое. Мишкин нехотя пообещал поговорить с программистом. Мишкин вокруг да около ходить не умеет, а посему подошел к программеру и сказал в лоб:
— Челочкин, от тебя воняет.
— Что-о-о? — возмутился программист.
— Воняет от тебя, вот что. Мы скоро здесь задохнемся.
— Ну, знаешь ли, я каждое утро душ принимаю, — обиделся Челочкин.
— Ой, это, наверно, моя крыса разлагается, — сказал как ни в чем не бывало фотограф.
— Какая крыса? — удивился Мишкин.
— Да я пару дней назад на свалке крысу нашел мертвую. У нее очень интересный оскал был, я думал ее сфотографировать как-нибудь. Положил в сумку и забыл, — улыбнулся фотограф и полез доставать сумку, которую он зачем-то спрятал под столом программиста.
Крыса была извлечена, и вонь прекратилась.