Записки совсем молодого инженера

Вовка что-то хмыкает, а мама доливает ему кофе. Потом он держит в руках вчерашнюю тетрадку. Он видит то, что написал вчера: «Уважаемый Борис Поляков!» — и т. д., и т. д… Ему не хочется читать. Он только смотрит и перелистывает. Но приятно держать эту тетрадь в руке. Там только твои слова и твои мысли. Потом он вырывает из тетради эти четыре листа и кладет их в картонную папку. Ни папке напечатано: «Дело», а он пишет для себя внизу синими буквами: «ДНЕВНИК». Потом он приподымает чернильницу и зачеркивает там номер телефона, который написан на бумаге и прикрыт чернильницей. Это телефон Зины, и он знает его наизусть. Он открывает дневник и на обложке картона пишет снова ее номер. Потом он ищет в карманах две копейки. В коридоре висит квартирный телефон, но он должен выйти на улицу и найти отдельный телефон-автомат.

— Ты куда? — Мама глядит на него странными глазами.

— Гулять, — говорит Вовка.

Он думает про себя: «Как она за меня переживает! Вот тебе и современная мама!»

— Ты скоро придешь?

«Вечно одни и те же вопросы».

— Не знаю.

— А есть ты будешь?

— Да.

— Приходи днем обедать.

Он держит в кулаке двухкопеечную монету и выходит на улицу.

1962

В кино

Он ждал Зину под часами, было не холодно, снег таял, но она опоздала чуть-чуть, и он замерз, а в зале было тепло. Они оба не любили толкаться в фойе и обычно приходили к самому началу, — теперь она опоздала, и они едва не пропустили журнал, но все же успели, и как только вошли в зал, свет погас.

Там было тепло, он снял шапку и расстегнул пальто, — они так быстро бежали сейчас по лестнице и еще не отдышались. Они смотрели на экран невнимательно, разгоряченные, да и журнал был, кажется, неинтересный: про какую-то строительную выставку, про завод, про новый резец, — и она тоже расстегнулась и сняла шапку, раскрутила шарф, отдала шапку ему…

— Смотри.

Он поймал ее руку, когда она поправляла волосы.

— Что? — придвинулась она.

— Смотри на руку.

Ладонь была белым узким пятном.

— Ну?

— Вот сейчас я ее держу, а вот теперь — видишь?

И он потянул ее за пальцы — сверху вниз, к себе, и вдруг вместо одной ладони стало несколько, и они падали сверху вниз — скачками — светлые — как спицы в колесе…

— Почему это?

— Очень просто. Из аппарата идет свет, но там есть заслонка. Сорок восемь раз в секунду она перекрывает луч. В зале тогда полная темнота. И ладонь сейчас освещается таким светом. Когда она неподвижна, для нас свет сливается, а вот если двигать ее, то это становится заметным…

Она, кажется, поняла, что он хотел сказать, но это было и не важно, хотя интересно. Они смотрели, как показывают на экране завод и новый резец, а потом еще какой-то новый станок, и он все говорил ей — тихо, чтобы не мешать соседям, — про какие-то там заслонки и про новые системы, она уже плохо слушала, да и станок на экране, оказалось, вещь интересная, — но ей и было приятно, что вот он так говорит: ради нее и только для нее, и она взяла его за руку, сказала:

— Молчи…

У них были хорошие места. Он замолчал. И они смотрели журнал. В зале было тепло.

А во время перерыва еще вошли люди.

И все же — многие места были свободны, и было по-прежнему хорошо видно, только вот перед ними — во втором ряду после прохода — сели трое молодых людей и загородили немного экран.

— Ты видишь?

— В-вижу… — отвечала она, чуть помедлив.

— Может быть, пересядем?

— Не надо.

А посередине сидел выше всех парень в черной шапке с поднятыми ушами.

— Садись на мое место.

— Да нет, не надо. Вот только шапку бы он снял…

А кино уже шло, но он взялся за ручки кресла, наклонился вперед, сказал:

— Снимите шапку, пожалуйста.

И тот повернул голову — он не мог разглядеть лицо, свет экрана слепил, — а потом парень отвернулся и что-то буркнул, но шапки не снял.

— Снимите шапку!

Голос его звучал уже неуверенно — нельзя же, в самом деле, препираться из-за какой-то шапки во время сеанса.

— Хватит, давай смотреть…

Она стукнула его по руке, и он опять взял ее пальцы и уже забыл про шапку, а они оба смотрели на экран — правда, чуть-чуть вытягивая шеи…

Так сидит этот юноша в большом кинотеатре. Он смотрит интересный фильм, а рядом с ним — его девушка, и им хорошо там: за стеною тает снег, гудят трамваи на остановке, много-много людей идет вдоль домов, — а здесь тепло, все молчат, идет фильм и им хорошо друг с другом.

Кажется, это была комедия. И зрители улыбались, а иногда даже смеялись — смех был дружный. Он то вспыхивал, или же вдруг была тишина, — экран управлял этим смехом, — а потом вдруг он почувствовал, что управление где-то не получалось. Дикий гогот пронесся по залу один раз — вроде бы не было ничего смешного, — а потом еще, тоже в неподходящем месте, — и еще. Тогда он понял, что все это — та компания, что сидит перед ними.

И другие зрители тоже что-то почувствовали. Уже стали смотреть по сторонам, шикать, а потом отыскали виновников и уже говорили им:

— Тише. Перестаньте. Как вам не стыдно.

А Зина сидела рядом, и не будь ее, он бы, наверное, промолчал, и все бы кончилось как-нибудь, обошлись бы без него, а тут он тоже крикнул:

— Эй, тише там, впереди…