Записки следователя

Впервые немцы с полицаями в нашем поселке появились весной (в апреле или мае) 1942 года, через неделю после Пасхи, во вторник, в поминальный день, когда все односельчане поминали умерших родных и близких. Собирались сначала возле могил на кладбищах, а потом – в домах по нескольку семей. Поминки сопровождались употреблением самогона и хорошей закуской. В нашем доме тоже собиралось несколько соседних семей. Примерно в середине дня к нам в дом внезапно ворвались вооруженные немцы, полицаи и сразу же арестовали моего отца, его брата Парфена. Из других домов к ним на улице вывели еще несколько человек. Их поставили в ряд и, зачитывая список, начали расстреливать. Трое уже лежали на земле мертвыми. Следующими в ряду оказались дядя Парфен и мой отец… Но произошло невероятное. Переводчиком у немцев оказался хороший знакомый дяди Парфена, ранее работавший с ним на сплаве леса. И он в последний перед расстрелом момент узнал дядю, подал рукой сигнал о приостановлении расстрела и спросил:

– Парфен, а ты чего тут?

– Видишь чего, – ответил дядя.

Переводчик сразу же обратился к немецкому офицеру, руководившему расстрелом, и дядю по его указанию отвели в сторону. Но тут же переводчик снова спросил у дяди:

– А это кто?

– А это мой родной брат, – ответил он.

Переводчик снова обратился к офицеру. Отца отвели в сторону. Переводчик убедил офицера, что они попали в список по ошибке, что они не были советскими активистами и не связаны с партизанами. Офицер распорядился отпустить отца и дядю Парфена. Что это: случайность или же Высшая сила, невидимые ангелы-хранители спасли тогда отца и дядю Парфена от смерти?

Предал же их, как и других советских активистов, тот самый Нестор, предрекавший мне короткую жизнь. Выдал он сам себя. На улице в присутствии односельчан Нестор в нетрезвом состоянии, чтобы отвести от себя подозрения, начал громко ругать немцев и полицаев, утверждать, что о них скоро узнают партизаны и им несдобровать. Такое его поведение не понравилось немецкому офицеру, и он из пистолета расстрелял его. Когда же возле убитого проводили отца и дядю Парфена, полицай, показывая на Нестора, сказал другому полицаю: «Этого мужика напрасно убили. Он был наш человек». Из каких социальных слоев Нестор и почему он оказался холуем фашистов, я не знаю. Он сделал зло другим, за что и поплатился, причем от руки того, кому он так усердно служил.

Не дожидаясь наступления темноты, опасаясь нападения партизан, немцы и полицаи заблаговременно уехали на мотоциклах и подводах в районный центр, прихватив с собой несколько свиней, не один десяток кур, яиц, и, конечно же, самогон.

На следующий день троих убитых патриотов односельчане похоронили в братской могиле на кладбище в сосновом лесу. Пусть вечно будет им земля пухом. Вечная им слава!

Таким печальным оказался день первого посещения фашистами нашего небольшого поселка.

Еще более бесчеловечный и кровавый след оставили каратели СС и полицаи в селе Кирилловка, где произошло вооруженное столкновение с партизанами. Фашисты, чтобы отомстить и запугать население, арестовали несколько десятков мужчин, женщин, парней и девушек, поместили их в сельский клуб и круподерню, забили досками окна и двери, облили бензином и заживо сожгли. Одновременно были сожжены многие дома советских активистов и подозреваемых в связях с партизанами.

В селе Папаха по доносу предателя эсэсовцы схватили и прилюдно повесили двух комсомольцев – связных партизан. Разные карательные операции с уничтожением населения и их домов фашисты и полицаи проводили во многих селах Белоруссии, России и Украины. Особенно там, где на них нападали партизаны. Поняв это, партизаны делали засады подальше от сел, на лесных дорогах, внезапно нападая и уничтожая нелюдей. Немцы очень боялись передвижений по таким дорогам, ночью вообще не заходили на них.

Второй раз в наш поселок зашел обозный отряд мадьяр и с ними несколько немцев и полицаев. Это было летом 1942 года. Тогда донесли только на нашу семью. Как потом выяснилось, донос сделал староста Мина. В наш дом зашли мадьяры и полицай, сразу же всё обыскали, повязали веревками отца и мать, начали бить нагайками и палками, спрашивая о партизанах. Провели их по улице через всё село, сопровождая побоями. Меня в нашем дворе мадьяр сильно ударил нагайкой. С испугом я выбежал со двора и убежал. В первые два дома меня не пустили, боялись, что из-за меня могут расстрелять и их семьи. Только в третьем дворе меня взяла к себе старенькая бабушка Мигда, сказав своим невестке и сыну:

– Откуда они узнают, чей это ребенок. Скажем, что наш сын.