Записки следователя

Не менее поучительным стал и весенний случай 1943 года. От быстрого таяния снега реки Сновь и Стовпня вышли из берегов и затопили весь луг. Лед, поднятый водой, взломался. Льдины разной величины течением и ветром перемещались по рекам и лугу. Ребятам было интересно плавать на льдинах с шестами в руках возле берега, перепрыгивая с одной на другую. На одной из таких льдин я задержался и не заметил, как она уплыла от берега на глубину реки, где мой шест не доставал дна. Ветром меня унесло на луг, льдина зацепилась за кустарник. Я схватился на него руками и удерживал льдину, чтобы ее не унесло дальше. О случившемся ребята сообщили односельчанам. Мужчины быстро принесли к реке лодку с веслами. На ней приплыли и сняли меня с льдины, доставив на берег. Там меня в числе других жителей поселка ждал отец с ремнем в руке. Как только я выскочил из лодки, он успел раз стегануть меня ремнем. Я сразу убежал. Отец хромал, поэтому бежать за мной не мог. Забежав в кусты, я увидел толстую крупную зайчиху, которая по виду вскоре должна была принести зайчат и не смогла убежать от меня. С нею я пошел домой, надеясь, что зайчиха смягчит гнев моих родителей. Но надежда моя не оправдалась. Мне сполна досталось и за плавание на льдине, и за беременную зайчиху. По их приказу я быстро отнес ее в лес и с миром отпустил на все четыре стороны.

Наступило лето 1943 года. Фашистские войска под натиском Красной Армии терпели одно поражение за другим и отступили в западном направлении. Канонады сражений стали слышны и в нашем поселке. Людьми воспринималось это с радостью и с тревогой. С радостью потому, что враги будут изгнаны с нашей земли; с тревогой — потому что при отступлении каратели еще больше зверели, забирали с собой всё возможное, а остальное уничтожали, сжигая дома, расстреливая людей.

Зашедшие к нам партизаны предупредили: в ближайшие сутки отступающие немцы могут пройти и через наш поселок; нашей партизанской семье лучше на это время укрыться в лесу. Перед вечером мы взяли с собой кувшин молока, хлеб, воду, простыню, мешок соломы и пошли в лес. Корова осталась в сарае, а трехмесячного поросенка отец посадил в вырытую за сараем яму и прикрыл доской. Отойдя от двора метров на сто, мы увидели, что нас догоняет выбравшийся из ямы поросенок. Чтобы не возвращаться, пришлось и его взять с собой. Он неотступно шел за нами. Уже в сумерках зашли вглубь густого сосняка, расстелили солому, прикрыли ее широкой льняной простыней и улеглись на отдых. Поросенок сразу же залез между нами и молча улегся. Он, вероятно, чувствовал опасность и за всё время не подал ни единого звука. Вскоре послышалась интенсивная стрельба. Отец решил осторожно выйти на окраину леса и посмотреть, что происходит. Я тоже пошел с ним; мать и поросенок остались. Добравшись в темноте до окраины леса, через поля мы увидели множество огней. Это горели дома в Кирилловке. Оттуда же доносилась стрельба. Мы поняли: это дело рук уходящих фашистов. В нашем поселке, погруженном во тьму, не слышно ни единого звука. Около часа наблюдали происходящее. Никаких признаков движения карателей в нашу сторону не было, и мы возвратились к матери. Отец рассказал ей все.