Записки санитара морга

Через несколько минут все было готово. И я стал зашивать бедолагу, спешно работая иглой, словно проворная швея. Стежок, еще один, еще, нитку с иголкой от себя и вверх, затягивая шов. И вдруг… почувствовал легкое жжение в пальце, к которому сразу присоединилась и теплая ноющая пульсация. Еще до того, как посмотрел на руку, я уже знал, что произошло. Такое случалось со мною не впервые. В спешке игла сорвалась, насквозь проткнув мягкие ткани указательного пальца, чуть ниже первой фаланги. Подняв руку и осмотрев, понял, что не ошибся. Сказав несколько очень плохих слов, принялся аккуратно снимать перчатку, чтобы вымыть руку и выдернуть иглу. Но следующие пару-тройку секунд стоял не двигаясь, зачарованно глядя на небывалое зрелище, что было сродни сакральным ритуалам. Крупные алые пятна крови, одна за одной, торопливо срывались с моей руки в незашитое горло Кузнецова, словно играли в догонялки. Падая в тело, теплая живая кровь растекалась по мертвым черно-вишневым сгусткам, проворно сползая в грудную клетку, как будто стремилась добраться до сердца. Казалось, она хочет породнить меня с Кузнецовым, отдав ему частичку моей жизни.

Промыв ранку, наскоро замотал палец пластырем и закончил работу. Теперь ДНК, несущая мои гены, навсегда стала частью Кузнецова, образовав с ним одно целое. А через пару дней, где-то в Белгороде, случатся его похороны, которые будут и моими похоронами тоже. Все, кто любил покойного, поплачут и надо мной, и прочтут молитвы. Цветы, которые лягут на свежие комья земли, когда ящик зароют, будут самую малость моими. Так что теперь Кузнецов без меня – никуда.

Когда заканчивал второе вскрытие, в секционном зале появился Бумажкин, да не один, а с деловито-озабоченным лицом.

– Тёмыч, бросай все как есть, ты мне нужен, – сказал он, разминая пальцами сигарету.

– Чего такое?

– Надо по адресу смотаться. Есть для тебя работа.

– Адрес-то хоть московский? – поинтересовался я.

– Хоть московский. Рядом тут, в Лианозово. Переодевайся и на выдачу подходи.

Спустя несколько минут я был в зоне выдачи, где шла неспешная работа над двумя постояльцами. Склонившись над массивным гробом, Вовка гримировал дородную даму, ловким постукиванием пальцев нанося тоналку. Работал так быстро и уверенно, что казалось, может делать это даже во сне. Не прекращая гримировать, он иногда кидал на Плохотнюка цепкий взгляд, чуть поворачивая голову в его сторону. Боря тем временем был занят сложной процедурой. Он брил мужчину, заросшего плотной седой бородой, большая часть которой находилась на проваленных впалых щеках. При этом так старался, что даже высунул кончик языка, словно ребенок, пишущий прописи. Поздоровавшись с Плохишом, я подошел к Вовке.

– Ну, рассказывай, – напомнил я Бумажкину. – Куда меня заслать собираешься?

– Смотри, дело такое, – поднял на меня глаза Вова. – В Лианозово на квартире дедулька, которого в какие-то горы повезут. Так что заказчику нужна месячная бальзамировка и справка на нее. Бланк «Мосритуала» я тебе дам. Правда, они его зачем-то одели – придется раздевать. Бальзамировка, дефектовка, одевание, маску и в ящик положить. Мои друзья для каких-то своих знакомых попросили.

– А что с бритьем?

– Брить не надо. А, вот еще что. Если скажут на пайку с ними съездить – поезжай.

– Без проблем… Вот только зачем я им на пайке?

– Говорят, у них мужиков маловато. А ящик-то цинковый, тяжелый. Да и мужик вроде габаритный. Люди там нормальные, привезут, отвезут, заплатят хорошо. Один из них уже к нам едет, за тобой. Рюкзак в кладовке, только раствор проверь.

– Все сделаем в лучшем виде, – пообещал я Вовке и пошел наводить инспекцию в рюкзаке с набором для бальзамации. Проверив инструмент, взял с собой заготовку для бальзамировочного раствора, которую осталось лишь развести водой уже там, на месте. Через пять минут был готов, но заказчик еще не появился.

Устроившись на диванчике в «двенашке», я включил телик и принялся ждать. Через пару минут компанию мне составил Плохотнюк, закончивший свои выдачи. Он был в пасмурном настроении и так молчаливо и сосредоточенно заваривал свой вонючий чай, словно снаряжал фугас.

– Ты, Борька, чего в таком миноре сегодня? – поинтересовался я на правах приятеля и коллеги.

– Да вот жизнь свою менять собрался, – мрачно ответил Плохиш, выдержав тяжелую паузу.

– На что менять? Да брось ты, лучше себе оставь. Чего случилось-то?

– Да, Верка… кровь пьет, – тяжело вздохнул Борян, шумно отхлебнув чай с запахом вишневого дезодоранта.

– Как вампир?

– Да не, как лошадь – ведрами. И ведь исключительно мою предпочитает.

– А чью же? Ты ж на ней жениться собирался. Чью ж ей еще пить-то? – сказал я.

– Э, нет, не скажи, Тёмыч… У нее большая семья – папа, мама, брат, сестра, даже бабушка есть. Нет бы там поживиться! Ни хрена! Она перед ними эталон сестры и дочери из себя ломает. Наша Верочка, говорят, просто ангел. Как тебе, Боря, охрененно повезло! А Боря, только и знай себе, сдает, как почетный донор, – смешно негодовал Плохотнюк.

– Прям все так плохо? Может, ей внимания не хватает?