Читаем Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки полностью

Против аэропланных колонн стоят делегации профсоюзов, городов и республик, передающих сегодня Главвоздухфлоту девять самолетов – пролетарский ответ дворянскому ультиматуму Керзона.

Здесь тоже всё в порядке.

Стоит прочесть надписи на знаменах, стоит услышать летящие по воздуху песни.

Здесь всё в порядке относительно отпора нападениям с черного Запада.

Четвертая сторона квадрата

На четвертую сторону квадрата смотрят все глаза.

Там, соединяя сторону рабочих с шеренгами воздушного флота, стоят самолеты – подарки рабочих.

– Раз, два, три… Зелено-голубые, с желтой полосой на верхнем крыле… Вон наш стоит… Четвертый, это наш… «Железнодорожник».

Он четвертый в ряду, но подойдите поближе, и вы увидите, какой он по времени постройки.

На закругленном хвосте «Железнодорожника» большая, белая цифра: 1.

Наш был первый. В эскадрилье «Ультиматум» наш полетит в голове.

Железнодорожники всегда шли в голове революционного движения, и, когда воздушному флоту понадобилась помощь, железнодорожники не изменили себе.

Дадим самолет

С Восточных, с Западных, с Южных и Северных посыпались трудовые копейки.

Мурманская, Кавказская, Крайний Север и Крайний Юг соединились в одном усилии:

– Помочь дать самолет, сделать!

Помогали и делали.

Где не было денег, там били трудом, разгружали вагоны, удлиняли свой рабочий день, зарабатывали деньги.

– На самолет!

Курская, Уральская, Казанская, Златоустинская, Самарская!

Участвовал Дон, помогала Сибирь, спешили все дороги, все дороги гнали вовсю.

Подбодряли одних, давали пример другим и с честью вышли из испытания.

– В голове эскадрильи московских, нижегородских, серпуховских, бакинских и абхазских «ультиматумов» полетит «Ультиматум» железнодорожный.

«Железнодорожник» – аэроплан для наблюдения, это воздушный миноносец-разведчик, он вмещает только двух человек.

Зато он вмещает в себя волю восьмисот тысяч транспортников, глаза этих восьмисот тысяч, и всеми своими глазами транспортный пролетариат будет наблюдать за действиями белогвардейской оравы.

– Когда наступит час отпора, отпор будет дан.

Для мира, а не для войны

Парад принят т. Рыковым.

Квадрат-каре сдвигается ближе к трибуне, стоящей посреди аэродрома.

Говорит т. Рыков, говорит т. Кушнарев от союза железнодорожников, говорят Новгород, Серпухов, Москва, Абхазия и Азербайджан.

И все говорят об одном и том же. Ничего другого не может быть.

– Мы строили эти самолеты для мира, а не для войны.

– Но мир мы будем иметь только тогда, когда будем сильны. – Если в ответ на ультиматум мы покажем свои «Ультиматумы», нас никто не посмеет тронуть.

– Мир нам даст только наша сила, а сильны мы будем, ибо наша армия – это все наши рабочие.

Тов. Керженцев от лица ОДВФ СССР передает эскадрилье знамя.

Полотнище свивается и развивается, ветер хватает слова т. Герасимова, отвечающего от отряда «Ультиматум», и пригоршнями кидает их в толпу рабочих.

– Клянемся верно защищать мирный труд рабочих и крестьян.

И тот же ветер несет в ряды летчиков ответ рабочих:

Ура, рукоплескания и «Интернационал».

Эскадрилья «ультиматум» входит в строй

Сцепившись руками по три человека, команды поворачивают пропеллеры.

– Раз, два, три…

Пропеллер делает полкруга и, откинувшись, начинает вращаться. После третьего круга пропеллер исчезает – остается только сверкающее, бешено вертящееся колесо.

Один за другим начинают работать аппараты, и воздух наполняется разнообразным гулом, звоном и треском.

Несколько десятков разноцветных птиц дрожат от нетерпения.

Треск увеличивается, становится огромным, наполняет весь мир. Из ряда «Ультиматумов» выбегает аэроплан и, резко отбросив землю, лезет в небо.

Через четверть минуты – другой.

Еще и еще.

В воздухе аппараты строятся журавлиным клином и, мягко грохоча, делают эволюции.

Дело сделано.

Усилие принесло результат.

Эскадрилья «Ультиматум» во главе с «Железнодорожником» вошла в строй советского воздушного флота.

1923<p>Иверские мальчики</p>Письмо из Москвы

Вчера днем у Иверских ворот, среди торгующих бутербродами, перламутровыми пуговицами и раздвижными моделями человеческого тела, возник некоторый переполох.

Обычно только красноголовый милиционер может спугнуть бродячее государство иверских лоточников.

Этого хватает ненадолго.

Милиционер стремится назад, к своему перекрестку, где беспризорные моторы и извозчики успели образовать полный затор. Тогда отбежавшие было на сажень бутербродные фирмы занимают старые места, и гам продолжается.

– Яблоки коричневые!

– Оригинальный подарок детям! Предупреждение беременности! Последняя новость! Двадцать копеек!

Пролетает ревучий автобус-тяжеловес, реставрированные Бетонстроем Иверские ворота слепят глаза белой штукатуркой, крик от копеечной торговли поднимается к облачным, лепным небесам.

Веселое место! Милое место!

Но сейчас, хотя черная шинель милиционера и сигает в толпе, никто из лоточников не пытается спастись бегством.

Они забыли об этом. Им слишком смешно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Вечные спутники

Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки
Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

В эту книгу вошло практически все, что написал Илья Ильф один, без участия своего соавтора и друга Евгения Петрова. Рассказы, очерки, фельетоны датируются 1923–1930 годами – периодом между приездом Ильфа из Одессы в Москву и тем временем, когда творческий тандем окончательно сформировался и две его равноправные половины перестали писать по отдельности. Сочинения расположены в книге в хронологическом порядке, и внимательный читатель увидит, как совершенствуется язык Ильфа, как оттачивается сатирическое перо, как в конце концов выкристаллизовывается выразительный, остроумный, лаконичный стиль. При этом даже в самых ранних фельетонах встречаются выражения, образы, фразы, которые позже, ограненные иным контекстом, пойдут в народ со страниц знаменитых романов Ильфа и Петрова.

Илья Арнольдович Ильф , Илья Ильф

Проза / Классическая проза ХX века / Советская классическая проза / Эссе
Книга отражений. Вторая книга отражений
Книга отражений. Вторая книга отражений

Метод Иннокентия Анненского, к которому он прибег при написании эссе, вошедших в две «Книги отражений» (1906, 1909), называли интуитивным, автора обвиняли в претенциозности, язык его объявляли «ненужно-туманным», подбор тем – случайным. В поэте первого ряда Серебряного века, выдающемся знатоке античной и западноевропейской поэзии, хотели – коль скоро он принялся рассуждать о русской литературе – видеть критика и судили его как критика. А он сам себя называл не «критиком», а «читателем», и взгляд его на Гоголя, Достоевского, Тургенева, Чехова, Бальмонта и прочих великих был взглядом в высшей степени субъективного читателя. Ибо поэт-импрессионист Анненский мыслил в своих эссе образами и ассоциациями, не давал оценок – но создавал впечатление, которое само по себе важнее любой оценки. Николай Гумилев писал об Иннокентии Анненском: «У него не чувство рождает мысль, как это вообще бывает у поэтов, а сама мысль крепнет настолько, что становится чувством, живым до боли даже». К эссе из «Книг отражений» эти слова применимы в полной мере.

Иннокентий Федорович Анненский

Классическая проза ХX века

Похожие книги