Записки продавца

Но потом становилось все хуже и хуже: деньги у людей закончились, а желание «продолжать банкет» – нет. И многие стали просить в долг – до завтра. Мы, конечно, не давали, но и нам и тем, кому отказывали, было не приятно. Были и случаи воровства, хотя за руку мы никого не поймали. К вечеру во многих людях уже было трудно разглядеть что-то человеческое: они были пьяные и разгоряченные, речь превратилась в ругань… Мне, мальчишке, было больно это наблюдать. И вдруг я заметил на щеке у Светы слезу, она была крупной и медленно катилась к подбородку. Мне стало ее безумно жалко, я хотел броситься к ней, обнять, поддержать, пожалеть, – да все что угодно сделать, чтоб она не плакала. Во мне в тот момент стал просыпаться мужчина. Но я ничего так и не сделал…

Сложно сказать, как мы с ней продержались до вечера, но продержались. Правда, потом наступило еще одно испытание: сдать оставшийся товар и деньги. Света плакала навзрыд, ее трясло, а я как мог все пересчитал и отчитался перед товароведом. И у нас обнаружилась огромная недостача, даже с учетом тех денег, которые нам должны были вернуть назавтра бравшие коньячок в долг. Судя по тому, что нас повели к директору магазина, я понял, что у нас со Светой большие проблемы.

После краткой обличительной речи, произнесенной в наш адрес, последовал логичный вопрос: «И что же будем делать?» Уставшая от слез Света тихими голосом предложила вычесть из ее зарплаты. Но я, чувствуя себя членом команды, не замедлил присоединиться. Проблема была только в том, что недостача была существенно больше наших со Светой зарплат, и нам бы пришлось ее отрабатывать не один месяц. И тут слезы уже выступили у меня, и я судорожно выдавил из себя что-то вроде: «Да не виноваты мы с ней, никто бы лучше нас не справился». Света с удивлением посмотрела на меня.

Не думаю, что мой плач и выдавленная фраза уж так сильно растрогали директора, но долг нам простили и даже скупо похвалили за работу перед уходом. Мы со Светой вышли из магазина, и я попросил у нее сигарету. До этого я никогда в жизни не курил…

Мы встретились со Светой лет через пятнадцать, случайно. Я ехал к родителям в гости и решил заехать на заправку, чтобы купить воды. За прилавком стояла Света. Она, конечно, изрядно изменилась за эти годы, и в ней с трудом узнавалась та худенькая плачущая девушка, но эта была она. Надо заметить, что и я был уже далек от своей лучшей формы – постоянные командировки и стрессы на работе сделали свое дело, но она меня все-таки узнала.

– Коля, ты?

– Света?

– Ну как ты?

– Да, я нормально, а ты?

– Да и я, в принципе, нормально.

– Помнишь?

– Конечно, помню.

В этот момент «очередной» народ стал выражать явно неудовольствие задержкой в обслуживании, и нам пришлось прекратить общение. Света наклонилась к кассе и стала пересчитывать деньги. Я развернулся и вышел на улицу, так и не купив воды. Больше Свету я не видел.

Глава 3 Кандидат неестественных наук

Шло время и пришло: надо было куда-то поступать. Выбор в таких случаях, если ваши родители не кто-то там в каком-то поколении, делается либо спонтанно, либо по совету какого-нибудь знакомого, – в общем, это всегда лотерея. Мой случай не был исключением. Я одинаково успевал по всем предметам, кроме литературы, – сочинения писал стабильно плохо, поэтому выбирать пришлось из заведений, где она не профильная. После достаточных метаний я подал документы на факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ, куда впоследствии и поступил.

Университет я не любил всей душой. Даже не сам университет как таковой, а все его атрибуты: его запах переносил меня в далекое прошлое и внушал страх перед советской системой, люди, работающие там, казались мне полными неудачниками, которые не смогли найти себя во внешнем мире. А главное, – меня все время тяготило чувство отчаяния, как будто я должен был пять лет прожить в каком-то черно-белом фильме, который к его окончанию все равно спишут в утиль и заменят на цветной. В общем, я чувствовал всю гиблость этого предприятия и просто плыл по течению…

Учеба была сложной, даже невыносимо сложной, народ отчисляли пачками и большинство из нас радовалось каждой тройке как возможности просуществовать здесь еще один семестр. В моей группе было 7 гениев – выпускников интерната для особо одаренных детей. На их фоне мы, остальные, чувствовали себя полными ничтожествами. До сих пор помню как ко мне прибежал сосед по общаге, подвыпивший на радостях после очередной тройки и сказал: «Коля, давай сделаем все, чтобы хотя бы наши дети не попали в этот ад». Мне сложно оценить как там, в аду, но наш факультет в моем сознании был не так уж от него и далек.