Записки прижизненно реабилитированного

Милиция приняла сигнал к делопроизводству. Тетку Василия ожидали крупные неприятности, а ему самому путь на Рождественский бульвар был заказан.

На Плющихе прогромыхал трамвай. Набежавший шум рассеял житейские мысли Василия. Он подумал с досадой:

«Какая проза приходит в голову! Вспоминать об этом даже не хочется!»

Его захлестнула волна нежности. «Таня, моя милая! Мы нашли друг друга в равнодушном и пустом мире. Наша встреча и любовь — такое чудо!

Родная! Ты совсем извелась без меня и измучилась в одиночестве. А я часто бывал таким невнимательным».

Он вспомнил ночь, недавно проведенную с Татьяной. Василий пришел на свидание с экзамена по физике, и время дальше принадлежало им. Утихли ласки. Он лежал опустошенный и усталый. В окно врывалась ночная тьма бульвара. Рассвет еще не наступил. Шел август. На плечи наседала осень. Татьяна была рядом, но ласковые руки не трогали его виски, а губы не целовали в глаза и лоб. Он слышал недовольный голос:

— Вася, я больше не могу так! Одна, всегда одна! Бросай свою противную медицину. Только дураки учатся. Люди живут! Мы столько мучились в лагере и заслужили право на счастье! У нас есть все — и деньги, и любовь. Целое царство любви! Денег нам хватит, хватит! Я богатая невеста. Уедем на месяц из Москвы. Будем вдвоем, всегда вдвоем! Вася! Васенька!

В нем поднялось раздражение:

«Опять свое запела!»

Почувствовав, что не достигает цели, балерина прибегла к испытанному средству:

— Вася! Разве тебе плохо со мной? Любимый, иди ко мне! — Она прильнула к Василию своей влекущей грудью. Он не остался равнодушным и отозвался на зов любви. Кружилась голова. Пришла минута счастья. Ее венцом был сладкий стон Татьяны. В прошлые дни этот звук не раз оглашал комнату. Он вырывался сквозь приоткрытое окно и разгонял на миг ночную мглу бульвара. Потом звучали слова любви, мольбы и клятвы. Василий отгонял их и погружался в сон.

Иголкин вспомнил, что в то утро он долго спал и сам не пробудился. Его трясла Татьяна:

— Вася, как не стыдно столько спать! Сейчас же вставай и отправляйся жарить яичницу!

Василию не хотелось подниматься. Распоряжение балерины вызвало протест:

— Сегодня готовить яичницу твоя очередь. Иди! А я еще поваляюсь.

Татьяна была обескуражена. Она не знала, что очередь готовить пищу может приходить и к ней. Надувшись, балерина отправилась на кухню. Она не задержалась там.

— Вася, у меня не зажигается примус! — От ее рук шел запах керосина.

— Ты не можешь научиться делать самые простые вещи! — с досадой ответил он, поднимаясь с постели.

Иголкин не хотел больше вспоминать о происшедшем. Было стыдно за свои мысли и поступки. Он опешил:

«Я никогда ее больше не обижу! Буду всегда внимательным и добрым!»

На секунду Василия охватила тревога: «Тане не нравилась затея с поступлением в медицинский институт. Как она отнесется к тому, что я буду заниматься медициной? — Но И голкин отбросил сомнения. — Она все поймет и обрадуется. Я добился своего и победил. Женщины любят сильных и преклоняются перед победителями!»

Вася представил себе, как он войдет в комнату и, ни слова не говоря, поднимет Татьяну в воздух и возьмет на руки. Она прильнет к нему, обнимет за шею и скажет без всякого желания изменить свое положение:

— Вася, ты сумасшедший! Сейчас же отпусти! Тебе же тяжело.

А он будет целовать свою балерину в губы и приговаривать:

— Ты моя маленькая!

Однажды ночью он спустился с Таней на руках с горки по всему Петровскому бульвару. Дальше, на Трубной площади, были люди, и балерина выскользнула, а на Рождественском бульваре сама попросилась на руки. Василий поднял ее в гору до самого парадного. Он не задохнулся, не потерял дыхания, только сердце колотилось отчаянно.

«Да разве она тяжелая! Всего на пятьдесят два килограмма тянет. А во мне все восемьдесят! Одни мускулы, ни воды, ни жиринки! А Светлана, если ее поднять? В ней, наверно, едва сорок килограммов наберется. — Василий смутился от неожиданно пришедшей мысли взять на руки Светлану, но тут же успокоился: — Все хорошие женщины обязательно маленькие и легкие!»

«Моя Танечка самая хорошая! — радовался Василий. — Мы созданы друг для друга. В нашей близости я получил от тебя все, что может дать женщина, а ты узнала, что такое мужчина! Мы можем быть всегда счастливы!» Автор не берется утверждать, что Иголкин и здесь находился в глупой самонадеянности.