Ага! Наконец-то он продемонстрировал свое истинное лицо и всю глубину своего помешательства. Говорит, у него тут два миссионера-итальянца, которых он держит под домашним арестом, поскольку они не верят, что он был наместником Тиберия. (Потом, уже в пути, шотландцы натыкаются на этих двоих — они везут на север карбюратор для своих главных конкурентов, трех бородатых миссионеров-коптов, которым время от времени действительно удается обратить в христианство какого-нибудь кочевника-анимиста, тот, впрочем, неизменно погибает затем от рук разъяренных соплеменников. Раз итальянцы направляются к коптам, значит, под домашним арестом они быть никак не могут. Насчет притязаний сановника относительно Тиберия им ничего не известно, а не поладили они с ним, поправив чуть-чуть неточно названную им дату основания Ватикана.)
Видимо, приняв немое изумление шотландцев за благоговейный трепет, наш сановник вдруг воздвигается величественно над столом и возвещает, что на самом деле он по-прежнему наместник Тиберия и собирает здесь в пустыне армию верных, с которой вскоре двинется на юг брать Найроби, и тогда президент сбежит и «будет щипать траву, как зебра в Серенгети», Найроби он намерен сжечь и сровнять с землей, чтобы даже диким зверям неповадно было туда соваться, а сам он потом вернется сюда, на заставу, объявит о возрождении империи и станет царем всей Нубийской Иудеи.
Он распаляется все сильнее, тяжело сопит и устремляет взор в дальнюю даль. Потом, иссякнув, садится, достает из ящика пропуск, разрешающий передвигаться самостоятельно, вновь воодушевляется и размашисто подписывает пропуск своей фамилией на греческом в латинской транскрипции, заявляя, что перед этой подписью трепещут все головорезы северной пустыни. Шотландцы удаляются, оставив его в прежней президентской позе и государственных думах о Нубийской Иудее. Когда в тот же день они по возвращении снова проходят блокпост, сановник пропускает их одним взмахом руки, погруженный в свои мысли и не подавая признаков узнавания.
17. Гайанские пингвины
Настроение было препаршивое. А ведь с утра все так чудесно складывалось с павианами. Юного Даниила, незаслуженно рано оказавшегося в положении альфы из-за неустойчивой иерархии в стаде, нещадно гонял громадина Нафанаил, и мне казалось, что как раз сегодня он сделает наконец решающий шаг и они с Даниилом поменяются рангами. Для приматолога это великое дело — воочию увидеть смещение одного альфы другим. Исторический момент. Даниил все утро демонстративно пересаживался при каждом приближении Нафанаила, чтобы тот исчез с глаз долой и, надо полагать, с лица земли. Нафанаил между тем подбирался все ближе, то и дело угрожающе «зевая». Все шло к выяснению отношений, и мне не терпелось посмотреть, как же поступит Даниил — сдастся и примет подчиненную позу, обозначая смену власти, или вступит в поединок, в котором от него мокрого места не оставят.
И вот тут, на самом интересном месте, мне пришлось отлучиться. Нужно было съездить в гостиницу, встретить грузовик из Найроби и забрать бесценную партию сухого льда, необходимого для заморозки образцов крови. Так что все веселье пройдет без меня.
В гостинице выясняется, что лед, конечно же, из Найроби не отправили. Потратив час, я наконец дозваниваюсь по радиотелефону до поставщика льда в Найроби. «Простите, — говорит он, — мы забыли». Забыли? Из месяца в месяц они еженедельно шлют мне лед, а тут вдруг забыли. Моего запаса льда хватит на день, дальше образцы начнут размораживаться, а сейчас у меня есть всего лишь малоубедительное обещание поставщика, что завтра лед будет.