— Необходимость в этой справке возникла только после показаний свидетелей, так что причина пропуска срока является уважительной! — парировал мой оппонент, и судья Марчиссон с ним согласилась.
Это стало последней каплей, которая свела на нет все шансы выиграть дело.
У меня оставалась лишь возможность потянуть рассмотрение — возможно, мы истец отыщет новые доказательства, которые пересилят эффект он явно неправдивых показаний его сегодняшних свидетелей.
Я поднялась и заявила:
— Ваша честь, прошу перенести слушание дела в связи с тем, что мне необходимо подготовиться к дебатам и тщательно изучить материалы дела.
При этом я прекрасно понимала, что суд вправе мне отказать.
Судья внимательно взглянула на меня, поколебалась, но смилостивилась:
— Хорошо, у вас будет такая возможность. Заседание окончено, слушание переносится на четвертое декабря.
И кивнула секретарю, чтоб та выключила микрофон.
Все начали вставать, но судья Марчиссон еще не закончила. Она окликнула ответчицу:
— Госпожа Ильвениль, ответьте мне на один вопрос.
— Конечно, — согласилась так, вопросительно глядя на судью.
Кстати, ответчица была дивно хороша, даже для эльфийки: огромные изумрудно-зеленые глаза, тонкие черты лица, светлые волосы до пояса и роскошная фигура. Просто кукла Барби! Не понятно только, чего не хватало моему клиенту?
Все замолчали, предоставляя судье задавать вопросы.
Она поинтересовалась:
— Скажите, зачем вам эта квартира?
— Я хочу остаться с Ритиниэлем, — ответствовала та спокойно.
— Зачем? — удивилась судья. — Вы очень красивая и молодая девушка, для вас не составит труда найти другого! Зачем вы гробите себя?
— Мне не нужен другой, я люблю Ритиниэля, — все так же безмятежно объяснила эльфийка.
— Но он ведь не хочет с вами жить, других женщин приводит и вообще… — судья запнулась, явно пытаясь подобрать цензурные эпитеты для обозначения моего клиента.
Но Ильвениль не дала ей договорить и уверенно молвила:
— Ради любви он изменится, вот увидите!
Судья не нашлась, что сказать, лишь покачала головой и нехотя сообщила, что все свободны.
Я вполне разделяла ее отношение: наивно верить, что недостатки любимого вдруг сами собой испарятся, он перевоспитается и станет самым-самым лучшим, нежным и любящим. Но множество девушек верят в самоубийственное утверждение, что ради нее одной он может измениться. Безусловно, бывает, что мужчины и женщины в корне меняют свою жизнь, и любовь — неплохой повод для этого, но это может сделать лишь тот, кто сам искренне захотел перемениться, да и то без гарантий. Ломать себя — сложно и больно, не все это выдерживают, а уж когда пытаются сломать другого и обижаются, если не выходит…
Глупо, право слово!
Домой я добралась в полнейшем изнеможении. Клиент, пребывая в расстроенных чувствах, не предложил меня довезти, да и мне не хотелось с ним общаться и делать хорошую мину при плохой игре.
Дело окончательно проиграно, это понимали мы все.
У меня раскалывалась голова, сил не оставалось совершенно, и я мечтала только об одном — как бы поскорее добраться до постели и выпить таблетку.
Яркий свет солнца, отражаясь от снежного покрова, слепил глаза, и от бликов еще сильнее разыгралась головная боль.
Добредя до квартиры, я бросила вещи прямо при входе, кое-как стянула дубленку и обувь и направилась в ближайшую комнату. По дороге я едва не сверзилась, запнувшись на ровном месте, а потом чуть не ткнулась лбом о дверной косяк. И все это за какие-то несколько метров! Определенно, я была не в себе.
Настроение, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Не хотелось расписываться в поражении, но поделать ничего нельзя. На самом деле мои симпатии были скорее на стороне ответчицы, а не моего собственного клиента, но профессиональная этика велела мне защищать истца, да и проигрывать весьма неприятно.
Я валялась на диване, сжав руками гудящую голову, и всячески жалела себя.
Тут в дверях гостиной появилась умильная мордочка Ната. Убедившись, что я уже начала улыбаться, а значит, прихожу в себя, он проворчал. — Хватит страдать, хозяйка. — Хозяйкой Нат называл меня в исключительных случаях или в присутствии посторонних. — Там я тебе твой любимый кофе сварил, и кексы есть свежие.
Я непроизвольно улыбнулась. Умеет же, паршивец, меня отвлечь на что-нибудь вкусненькое! Отвлекусь, подумаю о чем-то не столь грустном и философском, а там, глядишь, и все наладится потихоньку. Жизнь ведь продолжается, и от того, что я вся просто изрыдаюсь из-за ее жестокости и непредсказуемости, никому лучше не станет, и ничего не изменится. Подбадривая себя такими нехитрыми утешениями, я отправилась на кухню пить кофе. А что, ведь и вправду, к тридцати с лишним годам да с моей нервной работой или ты научишься не принимать близко к сердцу проблемы и относиться ко всему философски, или получишь как минимум гипертонию. Я предпочитаю философию.
Выпив пару чашек горячего и ароматного кофе, я достаточно успокоилась и решила заняться личными делами.
К таковым относился и звонок родителям, ведь нужно же их поставить в известность, что дочь наконец собралась создать семью!