Читаем Записки племянника и откровение от дядюшки полностью

Когда окончательно пришла она в себя, шаман Гирманча сидел на прежнем месте, улыбался ей. Он в красной рубахе, на груди большой серебряный крест, как у попа. Длинные поповские волосы спутались и были влажны. На моложавом, со втянутыми щеками, лице Гирманчи ласково блестели живые, но полные страдания глаза.

– Эге, Машка, здравствуй! Чего случилось? – осведомился он и взял в рот трубку, раболепно поданную соседом: всяк норовил подать шаману свою трубку, наготовили, набили табаком – кури.

– Ну, Гирманча, – сказала Марья Кирилловна, оправляясь. – Век не забуду… Ой, и страх!.. – И медлила спросить о главном – а вдруг? Приказывала языку, но язык немел.

– Живой, – беспечально прозвучал вдруг голос Гирманчи из едучего махорочного облака: – Как жа, совсем живой… Чай пьет, цахар трескает… Во.

– Где же? В тайге? В снегу? – придвинулась Марья Кирилловна.

– Да-а-леко… – Гирманча в медленном раздумье повернулся во все стороны и указал направо. Живой, здоровый… Кра-а-сный… Шаманка спасла его, девка, из гроба встала… А черкесец поколел…

В мире с жизнью, в тихой надежде возвращалась обрадованная мать домой служить коленопреклоненный, благодарственный молебен»5.

Кудряво умели писать русские писатели про нашего брата. У меня в памяти еще один эпизод одного известного здесь писателя, но об этом как-нибудь в другой раз.

***

Продолжаю читать отчеты моей десятки о работе с клиентами. Вот Обжора пишет: «В постах, она (Тощая) – Эйнштейн, ест мало и всегда читает, что написано на этикетках, если прочитает, что в продукте содержится молоко или сливочное масло, то с негодованием отвергает, вводя окружающих в уныние и тоску». Это только выдержка из его отчета. Обжора большой любитель пространных отчетов. А каково мне читать все их длинные, мутные опусы, а потом писать свой отчет к низшему начальству. Вот чего не люблю, так эту бумажно-отчетную волокиту. Как начали писать со времен Хаммурапи так до сих пор отписаться не можем. Благо научили этому людей, бедные двуногие, теперь вместо того, чтобы лечить и учить, все пишут, пишут и пишут.

Но далее о моих подопечных. Болтун все мучается с Певчей. У нее большой опыт духовной жизни и, как Тощую, ее не подсидишь на пищевых воздержаниях, но вот на словесном воздержании ее поймать можно, она любит поболтать, особенно по телефону. О, наш Болтун большой подстрекатель в области словоблудия.

Плут с Пересмешником все хотят по храмам и прочим местам человеческого общежития, смеются над человеческой глупостью и провоцируют молодых священнослужителей.

Зашли они как-то в один храм, где новорукоположенный диакон готовился к первому в жизни всенощному бдению. Они заметили, как тот судорожно, трясущимися руками, листает новенький служебник. Вот наступает волнительный момент начала богослужения, диакон принимает из рук пономаря дьяконскую свечу, просит предстоятеля благословить кадило, совершает каждение алтаря и затем, ватными ногами, выходит на амвон и – тут забывает, что надо говорить. Тут Плут-Пересмешник вместо слова «востаните» шепчут ему на ухо «вознесуся». И, о ужас и смех для окружающих, диакон во все горло кричит: «Вознесуся!..».

Хорошо настоятель был опытный и говорит:

– Только свечу оставь.

Только через пятнадцать минут началась служба, когда клирики и певчие пришли в себя от смеха.

А вот еще недавно они стали читать объявления на дверях храмов и монастырей и завели целый Талмуд разных изречений. Я читал их и смеялся от всей моей падшей души. Вот некоторые их них.

При входе в один храм весит объявление: «Уважаемые братия и сестры! Свечи, купленные на улице, в храме недействительны! Просьба ими не пользоваться».

На храмовой доске весит объявление. «Сегодня тема богословских чтений: «Страшен ли Страшный суд».

Объявление в женском монастыре: «Матери и сестры. Благословение матери игуменьи не запускать в корпус кошек, которых взяли без благословения. В корпусе остаются только: Мяучка, Пятнашка, Лиска, Мурка, две кошки у Веры, одна у Инны. Кто будет пускать кошек в корпус, епитимья – 0,5 года без Причастия за вопиющее непослушание».

Ха! Ха! Ха! Ха! Впрочем, мне что-то в последнее время изрядно надоели люди. Чем больше узнаешь людей, чем больше любишь животных (кошечек, собачек). Наша «цыганская почта» принесла мне рассказик про одну собаку.

Жила-была у одного охранника собака по кличке Сармат (годовалый щенок был глупым и беспечным). Но вот она со своим хозяином оказалась на украинском фронте. Собаку – как подменили. Она, жившая, в тепличных условиях, стала настоящим бойцом, не впадала в истерику, не кидалась на людей, поводок не рвал, четко выполнял команды. Сармат был биолокатором отряда добровольцев. Только собака могла учуять прилет снаряда или мины. За несколько секунд до прилета смерти она кидалась в сторону, а за ней весь отряд. В отряде не было ни одной потери. Сармат служил и охранником, и психологом, и негласным талисманом подразделения. Один раз при осмотре территории Сармат нашел мину, хотя ее дрессировали как патрульно-постовую собаку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное