Записки орангутолога

Отец Федор просидел за бинокуляром, не вставая около полутора часов. При этом он был почти неподвижен — лишь изредка под объективом менял насекомое, задумчиво листал определитель или делал заметки на листе бумаги. Это были те редкие моменты, когда отец Федор был статичен, как электрон при температуре абсолютного нуля.

Многие представительницы прекрасного пола, первый раз увидев отца Федора на фотографиях (особенно на ранних снимках, на которых ныне лысый череп отца Федора сплошь покрывали русые кудри), были весьма заинтригованы его спокойным лицом, тонким благородным обводом носа, небольшой (тогда он носил небольшую) бородой, а главное — огромными серо-голубыми глазами. Однако при встрече с оригиналом женщины терялись, так как отец Федор почти никогда не бывал статичным. Напротив, большую часть времени он был неугомонен и суетлив, и в его беспрерывном беге волшебный цвет огромных глаз мелькал голубоватой искрой, но лишь мимолетно, как мелькает свет спецсигнала летящего мимо автомобиля.

Спокойным его можно было увидеть только за бинокуляром, когда он занимался наукой. Но тогда рядом не было девушек.

Отец Федор прервался лишь раз, когда в лицо ему попал солнечный блик. Это из соседнего Министерства внутренних дел, из кабинета, расположенного как раз напротив отца Федора, прихорашивающаяся молоденькая секретарша в милицейской серой блузе, приводя себя в порядок, пустила зеркальцем солнечный зайчик на лысину энтомолога.

Ровно в десять отец Федор сложил насекомых в коробку, бережно укрыл бинокуляр полиэтиленовым чехлом и вычеркнул пункт первый из своего обширного списка дел на день. Затем он приступил к выполнению второго пункта — к устранению нечленства. Для этого он подошел к телефону, сделал несколько звонков и помчался в актовый зал. Там должно было проходить комсомольское собрание. А комсоргом Кунсткамеры как раз и был отец Федор.

В то время еще существовал комсомол и, благодаря грозным циркулярам, приходившим из Главного здания, наш комсорг был вынужден раз в полгода проводить сбор своей безыдейной паствы. И он, и мы понимали, что делаем друг другу взаимные уступки: он — потому, что проводит пятнадцатиминутное собрание только раз в полгода, а не ежемесячно, как было положено по инструкции; мы — потому, что вообще к нему приходим.

После очередного строгого приказа сверху, в котором Феде предлагали как можно скорее «ликвидировать нечленство» Корнета, наш комсорг был вынужден созвать внеочередное собрание. Как выяснилось, препаратор Корнет был скрытым некомсомольцем, умудрившимся избежать этой организации в школе, в институте и даже в армии.

Отец Федор долго публично уговаривал нечлена стать членом, но тот был упрям и никак не соглашался.

Голос отца Федора, расхваливающего нечлену прелести комсомольской организации и увещевающего потенциального неофита был столь кротким и ласковым, что все сразу занялись делами — одни стали править свои статьи, другие достали газеты и книги и принялись за чтение. Олег, собиравшийся летом на Таймыр, начал вязать силки для своих куличков; более молодые и легкомысленные, стали заигрывать с лицами противоположного пола. А Юра Теплов, быстро пресытившийся панегириком отца Федора о комсомоле, достал из кармана ключи с оригинальным брелоком, по внешнему виду напоминающим клюв утки. Этот металлический брелок в свое время ему подарил я.

* * *

В Кунсткамере много чего не хватало. В том числе и самого необходимого. В частности, в отделе орнитологии отсутствовали хорошие инструменты: скальпели, пинцеты, маленькие ножницы. Мы клянчили их у своих знакомых, опускались до воровства, но эта стальная мелочь или быстро выходила из строя, или часто терялась и поэтому все зоологи-полевики, и я в том числе, испытывали хронический инструментальный голод.

Поэтому я, услышав от знакомой медсестры, что в поликлинике, где она работает, идет списание инструментов, напросился присутствовать на этом мероприятии. В тот день я еле добрался до дома, так как в одной руке у меня был тяжеленный аппарат для проведения физиотерапевтических процедур, а в другой — мешок, полный медицинского металлолома. Самые ценные инструменты, из приобретенных в поликлинике, я оставил себе, а остальные отнес в Кунсткамеру и раздал приятелям, как в качестве необходимых в работе инструментов, так и в качестве курьезных экспонатов.

В полностью женском отделе герпетологии с удовольствием взяли, жуткое по своему внешнему виду и действию, орудие для вырезания гланд. Инструмент работал по принципу ножниц, но в три этапа. Сначала он накалывал двузубой вилкой гланду, потом приподнимал ее и только потом отрезал. В «гадюшнике» жили дамы, ненавидевшие мужчин, и поэтому эта садистская игрушка им понравилась. Я однажды подсмотрел с каким наслаждением они режут ею сосиски.