…Ужели ты в самом деле думаешь, что я кого-нибудь виню или осуждаю? Именно ни тени ничего этого во мне нет. Я осужден в первом разряде и считаю своим уделом нести это осуждение. Тут действует то же чувство, которое заставляло меня походом[449] сидеть на лошади и вести ее в поводу, когда спешивала вся батарея, – чуть ли не я один это делал и нисколько не винил других офицеров, которым не хотелось в жар, по глубокому песку проходить по нескольку верст. То же самое на мельнице,[450] я молол постоянно свои 20 фунтов, другие нанимали. Разве я осуждал кого-нибудь? В походе за Байкалом[451] я ни разу не присел на повозку. Меня же называли педантом. Вот мое самолюбие! Суди – как знаешь. Может быть, это мука, в которой я не даю себе отчета, знаю только, что мне с ней ловко и ни малейшей занозы против кого бы то ни было.
Теперь я по воле твоей разрешил брату располагать мною в твое соседство. Это я сделал легко и даже с наслаждением.[452] Увидим, что из этого будет. Я знаю только, что я тебя увижу непременно! Но знаю также, что вряд ли это будет для меня исключением. Спроси брата Николая, почему я думаю, что меня прежде других не пустят. До перемены царства по крайней мере так было. Впрочем, теперь тут вмешалось другое – может быть, и будет успех…
Сегодня прощеный день –
Долго я смотрел на Девичий монастырь[453] – и мне знакомо это место, – я часто там бывал, живя близко у Колошиных…
Дело плачевное, должно быть, окончено. Последнее известие, что конфирмация отложена до приезда H. H., а он уже с 10 февраля в Петербурге.
Ал. Ив. Давыдова послала просьбу о возвращении на родину. Юшневская писала мне из Нижнего, а из Киева еще нет весточки…
Аннушке в сентябре минет 14-ть… Она почти с меня ростом; нельзя сказать, чтоб была так хороша, как я, но открытая, приятная, веселая рожица. Ловка и ласкова…
Горе тому и той, кто живет без заботы сердечной, – это просто прозябание!
2 марта. Все ждали нашего Кита, но его до сих пор нет… Подождем… все преодолевается терпением. – Это добродетель русских…[454]
…Поцелуй крепко Таню,[455] мне кажется, что она сердита.
173. П. Н. Свистунову
Вы уже знаете, добрый друг Петр Николаевич, из письма Павла Сергеевича, посланного с Рудаковым, что поезд двинулся от меня 6 марта. При выезде была маленькая тревога, но дело обошлось мирно. К счастью, тут случился Тизенгаузен – и его сопровождение на две станций убедило
Вот вам листок, полученный мною сейчас из Екатеринбурга. Едут хорошо; дай только бог, чтобы было спокойно и благополучно.
Недавно было письмо от Казимирского – он просит меня благодарить вас за радушный и дружеский прием. Подозревает даже, что я натолковал вам о его гастрономических направлениях. Ваш гомерической обед родил в нем это подозрение. Вообще он не умеет быть вам довольно признательным. Говорит: «Теперь я между Свистуновым и Анненковым совершенно чувствую себя не чужим».
Зиночка объявлена невестой Свербеева. Жених из Петербурга будет у меня около 17 марта. Союз по склонности и, кажется, счастливее других сестер.
Ребиндер назначается в Киев попечителем. Сашенька ожидает скоро сына или дочь. Летом поедет в Иркутск за Николенькой, а может быть, и Ребиндер сам за нее совершит это путешествие.
Вот вам покамест все. Обнимаю вас. Пожмите руку Татьяне Александровне. Новое ваше поколение приласкайте за меня.
Верный ваш
Все наши вас приветствуют.
174. Н. Д. Фонвизиной[458]
Сегодня почта привезла мне, друг мой, конверт с незнакомой надписью – я угадал инстинктивно, что это от тебя…
…Приехал брат Жозефины – Бракман из Тобольска… От него слышал неожиданную новость – Ж. А. вышла за Мейера!..