Записки нетрезвого человека

Я снова в гостях у детей. Пишу это в городе Остине. Это столица Техаса, но по американским масштабам — провинция. Правда, со столичными зданиями в центре и гигантским университетом, где работают мои дети. Живут они как бы на окраине города. Но — какой! Беззвучный широченный переулок — тупичок. Двухэтажные особняки из сказок Андерсена или «Марсианских хроник» Рея Брэдбери.

По ночам луна здесь повернута в другую сторону, нежели у нас. На автомобильные трассы осторожно выходят олени. Город на холмах и в окружении холмов. Дороги то покаты, то круты, — округло вниз, спирально вверх. Двухэтажные особняки расположены ярусами, и каждый не похож на другой, и каждым можно любоваться подолгу.

В этой столице Техаса чувствуется провинциальное величие.

А дети — это:

Старшему сыну Володе уже сорок пять лет! Хотя обликом он забавно молод. Я никогда не видел персов. Но когда он, веселый иронист, становится серьезен, на память почему-то приходит что-то некогда читанное — поэтическое, персидское.

Кумиры Володи. Те, на ком мерцает печать высокой одаренности. Биолога Любищева он видел лишь один раз в жизни. Тому было уже за восемьдесят лет, он передвигался на костылях. А говорил о Науке, пред которой лучшее, высшее — еще впереди. И о жизни, у него уже такой долгой, — и пред ней еще все впереди.

Чарлз Баббидж, который в прошлом еще веке создал первый компьютер. (В честь его имени назван любимый домашний кот — «Чарли».)

И нынешний — математик Маккарти, ученый в той же области искусственного интеллекта. К его юбилею (шестьдесят лет) Володя два года собирал книгу научных работ его учеников, расселившихся уже по всему миру. Маккарти — его духовный отец.

Младший сын — Алеша. Володе он сводный брат.

Вот он сидит, спиной ко мне, за компьютером. Золотистая в солнечном свете голова. Первый курс университета. Математика, программирование. (Это — от Володи.) Я его не видел уже два года, с тех пор как Лена и Володя уговорили отпустить его к ним, в Америку. Здесь я узнал его заново. В ленинградской школе он был неустойчиво средним. Здесь входит в почетный список декана.

На свои расходы зарабатывает сам одновременно с занятиями в университете. Я его уже немного стесняюсь. По-хозяйски угощает меня: «Бери, папа, ешь! И это. Не стесняйся! Это вот стоит полторы минуты Володиной работы!» Я стесняюсь даже высказать ему свою любовь и предчувствие, что, может быть, я более его и не увижу. Однажды обнял его — он, утешая, похлопал меня по спине.

Хорошо ли за два года Алеша овладел английским языком — не знаю. Кажется, хорошо, потому что говорит очень быстро. Правда, я тоже говорю быстро, но лишь одну фразу: «Ай донт спик инглиш» («Я не говорю по-английски»).

Третий член семьи — Лена. В доме она главная, так исторически сложилось. С тех пор еще, в годы отказа на выезд, когда они с Володей были безработными в Ленинграде. В это тяжкое время она много взяла на себя.

По первому впечатлению — хохотушка. Но оказывается, проницательно разбирается в людях, любого, как говорится, сечет. Притом натура волевая. И воля ее устремлена на хорошее. Едва узнав о трудностях в жизни знакомых или прибывших в город эмигрантов из России, находит способ помочь. Она преподает в университете русский язык. Как я понял, очень изобретательно. Из всех супружеских союзов, какие мне известны, этот — Володи и Лены — лучший. Жена моя, вот бы нам вовремя научиться у них.

Ну как писать о них, скажите: Володя любит Лену, Лена любит Володю, оба любят свою работу. Алеша любит Володю и Лену, они полюбили его, этого могло бы и не случиться! Опускаю то, как они любят своих друзей, — тех, что остались в Ленинграде, тех, кто за ними следом поехал в Америку, и тех, кто — во Франции, Англии, Португалии, Испании, Италии — но об этом уже было… Изымаю страницу за страницей, где о взрослых детях моих уже сентиментально. О тех, кого мы любим, мы можем рассказать меньше всего.

Я — у детей, а жена в бедствующем Петербурге. И еще советует мне пожить в Техасе подольше, там, мол, погода солнечная…

Она говорит, что с тяжелыми мыслями надо бороться не выпивкой, а хорошими мыслями… Но если они появляются именно после того, как выпьешь? Как, например: «Все забудется, все уйдет в прошлое».

И вины мои.

Не забываются, не уходят.

Утро. Бегущий постук ботинок (Володя), бегущий шелк туфель (Лена), бегущее пошлепывание кроссовок (Алеша). Я — к ним, хоть проводить, — доброе утро — доброе утро — доброе утро. Володя — с шуточкой, Лена — с указаньем, что мне достать из холодильника на ланч, Алеша — «привет, папочка» — и нет их. Работают они, по существу, с самого утра допоздна, сначала в университете, потом за полночь дома.

Я остался один. Вынул из холодильника водки, выпил. Что делать, черные утренние мысли…

Взрослый внук Саша (он живет отдельно от родителей) как-то спросил у них: «Шурик (это я) в какой войне участвовал: в первой или во второй?»