Записки начинающего феодала

Сальвадору как воздух нужно генеральное сражение. А вот мне оно на хрен не сдалось. И выбора нет — давать придётся. Да, на своём поле, подготовленном, с подтянутыми резервами… Но — я бы ушёл, если бы не жаба. Люди мне нужны настолько сильно, что готов рискнуть и поставить всё на кон. Ибо без людей и без значимой победы мне с этой войны лучше не возвращаться. Здесь ценят авторитет, и под авторитет тебе могут выдать деньги. А без победы не дадут ничего — дело по сути не в захваченных людишках, а именно в репутации. Без пятидесяти тысяч серебряных лунариев к Новому году я стану мёртвым графом Пуэбло.

— Ладно, мужчины, держите тут ситуацию, пойду поем. И буду облачаться. — Я кивнул вассалам и двинулся назад, к себе. Поесть мне кровно необходимо. Магия очень энергозатратная штука, мать её за ногу.

За пределами штабного шатра в лицо дунул ветерок, несущий лёгкие крупинки снега. Снег… Лёгкий снежок… Как я по нему соскучился! Но это минус к видимости для лучников. Чтоб его!..

Но настроение было романтическо-лирическое, а потому в голове сама собой заиграла забытая песня из прошлого мира:

Господи Христе, привирать не буду —
Ты не слишком чтимое мной божество!
Только все ж прошу: подари мне чудо —
Маленькое чудо на свое Рождество!
Только все ж прошу: подари мне чудо —
Маленькое чудо на свое Рождество!

Давай, господи. Помоги. Несмотря на то, что реально не религиозный. Хоть здесь, хоть там. Пожалуйста. Мне это чудо сегодня понадобится.

* * *

— Так что всё по плану, мой мальчик, — давал последние наставления зашедший ко мне в палатку Алькатрас, и он был показно весел. Нет, сомнения в исходе битвы были и у него, но он, в отличие от меня, не рефлексировал.

Тришка помогал облачаться. Кольчуга. Сверху чешуя. Поножи. Юбка. Сабатоны. Сегодня сшибка, никакая броня лишней не будет. Дедов барбют.

— Может, шлем с забралом оденешь? — спросил барон. — Так, без забрала, опасно.

— К чёрту! — отмахнулся я. — Я даже меч в руки брать не планирую, не то, что копьё. И так сойдёт. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — выдал ему идиоматическое выражение.

Он хмыкнул с этой идиомы в усы, но согласился.

— Как знаешь.

Подумал. Покачал головой.

— Ричи, мальчик мой. Может, всё же постоишь с нами, на холме? В первом ряду у нас есть кому скакать. Ты у нас голова, каких поискать, а голова не должна среди смертников копьём махать. Нам ещё понадобятся твои светлые мысли.

Я обернулся, остановил совавшего наруч Тришку.

— Дядька Доминик. Как на духу. Думаешь, мне там скакать улыбается, в первом ряду? Думаешь, лихость молодецкую хочу показать?

Да манал я эту лихость! Манал я доблесть! — закричал я. — Вообще манал всю эту войну! Любую войну! Но некому меня заменить, Доминик!

Я трус. Честно говорю, как есть. Становлюсь в строй со всеми, а очко сжимает, коленки трясутся. Вот только если развернусь и убегу — мне смерть. Не может командир и владетель от боя бежать. Вот и стою, и скачу, и бьюсь, как могу. А у самого коленки, словно те маракасы. Да было б кому врага жарить, чтоб не постоять на холме с хорошими людьми? Не могу, дядька Доминик.

Старый барон тяжело вздохнул, подошёл и ободряюще положил руку на плечо.

— Крепись, мой мальчик. А страх… Все боятся. И я боюсь. Но поверь старику, самый суровый страх не за себя. Больше всего мы боимся за кого-то. Особенно если считаем, что он не ты, он может не справиться там, где ты был и точно сдюжишь.

Я обнял старика.

— Спасибо, Доминик. Давай вдарим supostatam, чтобы искры из глаз, а кто выживет, чтоб летели, пердели и радовались?

Были мне мученья горьки как сода;
Ими я тебе заплатил долги,
И хочу увидеть в теченье года,
Как от злобы сдохнут мои враги.
И хочу увидеть в теченье года,
Как от злобы сдохнут мои враги.

* * *

— Давай. Начинается. — Ковильяна подтолкнул меня вперёд.

М-да, тысяча конных латников это… Блять, это охуеть как много! Грёбанный Авилла! Убью, 3,14дора! Где бы он ни был! Никаких переговоров! Никакого прощения! Если выживу.