Записки на запястье

— Люда, тебе полезно курагу есть, возьмём. И тыквенные семечки. И с твоей кожей нужен миндаль. Жаль, ты его не любишь, а то бы отец обязательно сказал: «Что за дрянь ты ешь».

Девушки в метро:

— Он хороший?

— Я думаю, моя мама сама на нем женится. Пришёл к нам в субботу и делает салат. Мы с мамой стоим, полы не помыли. А он стоит и делает салат. Главное, в субботу.

Девочка лет пяти в толстом шарфе:

— Мама, я его буду! Я же говорю тебе, я его буду, буду! Сейчас!

— Нет.

— Я погрею во рту!

— Только дома, когда разденешься, вымоешь руки, переоденешься в домашнее, сядешь за стол, из тарелки, ложкой и маленькими кусочками.

— Такого мороженого я никогда не захочу.

Часть 3 Как я работала в рекламном агентстве

Пока июнь

Я веду себя как новенький зверь в зоопарке, если меня спрашивать о работе — я захлёбываюсь, лепечу, хватаю воздух ртом и рассказываю, рассказываю, рассказываю.

Первые мои съёмки проходят в огромном мебельном магазине и вся группа лежит, висит, валяется в креслах и на диванах. Столов, стульев, шкафов в павильоне столько, что я в полумраке не могу разглядеть противоположной стены, где они наконец бы закончились. К тому же они собраны в готовые комнаты. Хожу и хожу между ними, присаживаюсь и за пару секунд проживаю коротенькую сцену из не своей жизни. Лучше всего быть молоденьким любовником сорокалетней красавицы, на кожаном диване в складках, как у ребенка на щеке после дневного сна.

Идёт десятый час работы, группа медленно продвигается по бумажной простыне раскадровки, решительно перечёркивая красным крестом отснятые эпизоды.

Ждём актера с грима, ассистент режиссёра задумчиво и бесшумно раскрывает и закрывает крышку полосатой хлопушки, говорит кому-то:

— А я пошла и передала в камеру привет своей бабе Хале…

— Мы сегодня пишем на кино, там звука нет, — отвечает кто-то.

— Она глухонемая и великолепно читает по губам, — вяло находится ассистент режиссёра с бесшумной хлопушкой.

Кроме хлопушки у неё два мешочка по бокам, в которых есть всё — ластики, маркеры, губки, скрепки, спички, свечки. Она очень маленькая и может сама целиком поместиться в отрисованный кадр, если её завернуть в раскадровку.

У осветителя своя бригада из мальчиков и девочек в перчатках и банданах, которая по его взгляду, хлопку, свисту раздвигает коробки, ширмы, ставни и собирает, выставляет любой свет.

Вчера был двухдневный кастинг по отбору рук героя. Теперь эти руки загримировали, и владелец носит их бережно перед собой, как хирург. Актёр учился в театральном целиком, а сейчас ему пятьдесят, и снимаются только его руки, то есть актёра руки кормят.

Кончаются съёмки в павильоне с выставкой сантехники, где всюду расставлены унитазы. Группа переспрашивает друг у друга: «А где тут туалет, не знаете?».

Уже сентябрь

Я не умираю от своей работы только потому, что она мне нравится, и нет ничего другого, что интересовало бы меня больше неё. Друзья перестали спрашивать меня, чем я занимаюсь сейчас, потому что две недели подряд я не могу найти для них пяти минут. Я нетвёрдо знаю, что лежит дома у меня в холодильнике, но знаю наверняка, что мальчику из рекламы Билайна нельзя бриться, потому что у него контракт с MTV что бутафорские доллары, если их печатать односторонними, не дают нужного оттенка зеленого цвета, что нельзя заменять в кадре вино соком, а коньяк — чаем, а режиссёр-постановщик — это Бог, потому что он может сделать всё из ничего. И ещё я знаю, что двенадцатичасовая смена — это невыносимо. И совершенно невыносимо нытьё по этому поводу.

В киностудии огромные павильоны с дверьми до потолка, они высотой метров десять и очень напоминают известные врата. Тем более, что по стенам развешаны скрученные в рулоны задники. На них криво подписано фломастером «Арктика», «Весна», «Новый год», «Война».

Модели приходят на съёмку всегда без косметики, они бледны, худы, прозрачны и напоминают переводные картинки. Затем из них делают совершенные до миллиметра человеко-единицы и никак не понять, как это так: такими красивыми, идеальными, ослепительными людьми командуем такие нескладные, неровные, как будто бы неочищенные от кожуры, мы. Гримеры причёсывают, костюмеры одевают их, а мы ставим, выкручивая руки и стопы. Это такие большие живые куклы, мы ими играем, хорошо, что не в солдатиков.

Об них можно обрезать глаза, бросить всё и начать зарабатывать на хорошую одежду в частности и пластическую операцию в целом. Но на девочке платье сидит так, потому что оно заколото десятью булавками по талии, она стоит на деревянной неструганой доске на цыпочках, чтобы доставать до плеча мальчика, который сейчас рухнет от неестественной позы, и на этих белых лебедей двадцать минут орём мы:

— Тянем подбородки, вы оба смотрите через забор, выше, выше, выше, ещё!

Господи, а если весь Твой мир такой. Я умру и попаду за кулисы, где увижу как делается жизнь. Кому Ты закалываешь платье по талии… Вечный задник «дождь»…

— Юра, как правильно это называется?

— Это софт бокс. Даёт заливающий свет.

— Мы тут думаем, чем его можно заменить дома.