Записки младшего научного сотрудника

Сом возникал то впереди, то сзади, а иногда в трех местах одновременно. Схватить его никому не удавалось. Он был скользкий.

Наконец мне удалось выбраться на улицу. В заднем окне отъезжающего автобуса я увидел морду сома, который нагло ухмылялся.

– Три рубля, конечно, тю-тю! – сказала жена дома.

Бесполезно было рассказывать о моей борьбе за сома. Я промолчал.

А часа через три к нам в гости пришла приятельница жены. Она была возбуждена, плащ на ней был помят и подозрительно блестел.

– Вы не представляете! – сказала она. – Всю дорогу в автобусе ловили какого-то сома. До чего дошло хулиганство! Голову нужно отрывать за такие вещи.

– И что, поймали? – спросил я.

– Да нет же, нет! – сказала приятельница.

И я преисполнился гордости за своего сома.

Конференция

Внезапно выяснилось, что нашему институту исполняется семьдесят пять лет. Для такого возраста он сохранился вполне прилично. Многие в его годы уже впадают в старческий маразм. А наш институт еще нет.

Все сразу почувствовали, что эту дату надо чем-то ознаменовать. У нас в лаборатории принято ознаменовывать любое событие новыми достижениями. И на этот раз мы хотели сделать так же, но вспомнили, что только что ознаменовали этими достижениями Новый год.

Мы ломали головы, когда пришел шеф и внес ясность. Оказывается, в этот раз можно обойтись без новых достижений, потому что будет проведена какая-то научная грандиозная конференция. А на ней мы будем рассказывать о тех достижениях, которые уже были.

Шеф сказал, что народу будет тьма.

Все стали готовиться. Шеф решил доложить главу своей докторской диссертации, которая в свое время подверглась сокращению из-за слишком большого объема. Рыбаков взял дипломные работы своих студентов за ряд лет и компоновал из них доклад. А я от нечего делать написал на двух страницах сообщение, в котором предлагал новую модель атома. В этой модели не было отрицательных и положительных частиц, а были только частицы, меняющие знак. Они меняли знак очень быстро, отчего и возникали электромагнитные колебания. Я считал, что таким образом мне удалось объяснить дуализм «волна – частица».

Мне очень понравилась моя модель, и я уже предвкушал аплодисменты зарубежных коллег, которые приедут на нашу конференцию.

Когда мы пришли на пленарное заседание в актовый зал, я совсем обрадовался. Мне было приятно, что такое количество народу узнает наконец, как выглядит атом. Но оказалось, что выступить в актовом зале мне не дадут. Мне разрешалось потрясти основы физики лишь на заседании секции.

Ну, секция так секция. На следующий день перед выступлением мы собрались в лаборатории и прочитали друг другу наши доклады. Это была репетиция. Кроме нас присутствовал Гена и лаборантка Неля. Она ничего не понимает в науке. Но очень болеет за лабораторию. К моему докладу подошел Лисоцкий, который пронюхал про новую модель атома.

После докладов у нас разгорелась научная дискуссия. Особенно досталось мне. Шеф назвал меня «резерфордом с маленькой буквы».

– Наш резерфорд с маленькой буквы, – начал он, – не учел того обстоятельства, что…

И дальше он в очередной раз продемонстрировал свою эрудицию.

Репетиция прошла хорошо, и мы в том же составе пошли на секцию. У нашей секции было какое-то длинное название. Я его не запомнил. Секция помещалась в учебной лаборатории, рассчитанной на двадцать пять человек. В аудитории сидела женщина-секретарь и скучала.

– А где слушатели? – спросил шеф.

– Как где? – удивилась женщина и показала авторучкой на нас. – Вам что, мало? На других докладах было и меньше.

– Ну, тогда начнем, – упавшим голосом сказал шеф. Мы заняли места, и шеф объявил нам о начале заседания секции. Потом мы один за другим прочитали наши доклады и провели по ним ту же самую дискуссию, что за полчаса назад в лаборатории.

Правда, шеф не назвал меня «резерфордом с маленькой буквы», потому что женщина вела протокол. Шеф выразился дипломатичнее.

Хотя бы один зарубежный ученый пришел! Или кто-нибудь из соседней лаборатории заглянул! Ни одного человека. Мы так и просидели вшестером, правда, с протоколом. Обычно наши внутрилабораторные разговоры не протоколируются.

Одно меня удивляет: неужели никому неинтересно знать, как устроен атом?

Пожар

Казимир Анатольевич Лисоцкий погорел. В буквальном и переносном смысле слова. Пожар возник внезапно и непредсказуемо, как ремонт в буфете. А шумовых и световых эффектов было гораздо больше, чем при ремонте.

Вот как Лисоцкий погорел буквально.

Он отвечает у нас на кафедре за технику безопасности, включая сюда и противопожарное дело. Естественно, что лаборатория Лисоцкого служит примером в этом смысле. Ей каждый год присуждают первое место. У них на стене даже щит висит, на котором гвоздиками прикреплена лопата, багор и красное ведро. А разных предупредительных плакатов там вообще навалом.

И в этом году Лисоцкому тоже благополучно присудили его первое место, он получил грамоту, повесил ее на стене рядом с огнетушителем и ушел домой обедать. Он всегда обедает дома, говорит, что это полезнее.