Записки из Города Призраков

В какой-то момент Райна уже свернула на обочину, но я только сейчас осознаю, что мы не движемся.

– Но ты не можешь ничего поправить. Именно об этом я и толкую. Ты не можешь помочь. Это не твоя работа.

Я качаю головой, злость закипает в груди.

– Видишь? Я ничего не говорила, потому что знала: ты не поймешь.

– Я понимаю. Я знаю Мириам, и она никогда бы не одобрила то, что ты сейчас делаешь. Знай она, как ты страдаешь ради нее, ее бы это убило. И ты можешь отрицать, что я права.

Не имело смысла и дальше убеждать ее в чем-то таком, во что она не готова поверить: наверное, у меня была бы такая же реакция, если б она рассказала мне то, что я – ей. Призраки. Точно. Я бы отреагировала так же. Я то ли всхлипнула, то ли засмеялась.

– Да. Ей бы не понравилось. Она бы огорчилась. – Я смотрю на руки. – Не знаю, что мне теперь делать. Этому никто не учит.

– Смирись, Лив. Смирись. Твоя мама действительно сильная женщина, как ты и говорила. Она справится, что бы ни случилось. Она выдержит. Она будет бороться.

Мы молчим следующие несколько минут, пока едем по Майами, серость которого сегодня невероятно тяжелая, к Кокосовой роще, к гладкой бетонной подъездной дорожке папы. Я не могу воспринимать этот дом своим. Мой дом вбирает в себя маму и наполнен африканскими масками, керамическими блюдами, нотными листами, инструментами, поэзией и не сочетающимися друг с другом стеклянными вазами, в которых стоят собранные неподалеку цветы. И я готова отдать все, чтобы его вернуть. Что угодно.

Райн отщелкивает ремень безопасности, поворачивается ко мне. Ее глаза влажные и теплые; какая-то далекая часть моего мозга все еще отмечает, что они цвета корицы, или, по крайней мере, что они уже не цвета корицы. Она наклоняется и крепко обнимает меня.

– Мне недостает тебя, Лив. И я хочу, чтобы все стало хорошо. Я хочу, чтобы с тобой все стало хорошо. Господи, я действительно хочу.

Я обнимаю ее.

– Ты должна приехать вечером. – Она вытирает глаза тыльной стороной ладони. – Мы посмотрим старые серии «Настоящей крови»![28] Выпьем яблочного мартини![29]

Я пытаюсь проглотить мои сомнения, комок, который торчит в горле с того момента, как я вернулась в Майами. Может, она права. Может, мне следует прийти к ней домой, и смотреть телевизор, и пить сладкое спиртное, и забыть обо всем другом? Именно это делают другие девушки, у которых нормальные матери, и нормальные семьи, и нормальные мозги.

– Звучит неплохо. – Но тут перед моим мысленным взором возникает лицо Штерна, и я знаю, что не смогу. Качаю головой. – Извини, Райн. У меня есть работа.

– Работа? – Она не верит своим ушам. – Какая у тебя еще работа? Почему ты не можешь тусоваться со мной, вместо того чтобы вгонять себя в…

– Безумие! Я понимаю! – взрываюсь я, в груди пожар, сердце бешено бьется. – Ты думаешь, я рехнулась. И знаешь что? Ты права. Я ненормальная. Я не могу просто сидеть и пить яблочный гребаный мартини и смотреть «Настоящую кровь», когда моя мать заживо гниет в камере. И если от подруги тебе нужно именно это… – я хватаюсь за ручку двери, – тогда, возможно, тебе надо позвонить кому-то еще. Той же Тиф. Или Хилари.

– Ты серьезно хочешь катить на меня баллоны за то, что у меня…

Слишком поздно. Я выскакиваю из салона, с треском захлопываю дверцу. Волна злости подхватывает мое тело, и я несусь на ней, не думаю, не оглядываясь.

Райна опускает стекло, кричит вслед:

– Лив… остановись. Поговори со мной. Лив! – В голосе слышится обида и недоумение. – Я никогда не считала тебя чокнутой.

Я спешу к двери. Не оборачиваюсь. Не сдаюсь.

– Ты не сможешь меня игнорировать! – кричит Райна. – Я тебе не позволю. И надеюсь, ты это знаешь.

Я захлопываю за собой парадную дверь и приваливаюсь к ней спиной. Слышу, как отъезжает автомобиль Райны, шум затихает вдали. Чувствую, как сжимается сердце. Пытаюсь успокоить дыхание. Папы, Хитер и Уинн дома нет. Штерн – в черной дыре ничто.

И я одна.

Глава 16

«Насладитесь, пожалуйста, этой мелодией, пока абонент, вызываемый вами, возьмет трубу». Песня Люпе Фиаско[30]. Трубу берут почти сразу.

– Так, так, так. – Остин замолкает, я слышу кашель, стук закрываемой двери. – Это ты.

– Это я. – Я крепко сжимаю мобильник – и вдруг начинаю нервничать.

– Я думал, может, в ту ночь ты умерла от морской болезни и никто не счел необходимым сообщить мне… Слушай, извини, что никак не могу пригласить тебя на свидание, которое не заканчивается рвотой.

– Как я понимаю, обычно твои свидания так не заканчиваются.

– Пожалуй, что нет. – Он откашливается. – Но ты в порядке?

Я отвечаю не сразу, глубоко вдыхаю.

– Остин… я… – но тут же ничего не могу с собой поделать. – Нет. Не в порядке.

– А что не так? – В голосе удивление, искреннее сочувствие. – Я слышу плач, Тайт?

– Я не плачу. – Я провожу рукой по носу. Потом рассказываю о прорезанных шинах, и он слушает внимательно, молча.

– Срань господня. Это отвратительно. Почему кто-то это сделал? Ты вроде бы не из тех, кто постоянно с кем-то цапается.

– Не из тех. Может, чья-то шутка, но… – Я еще крепче сжимаю мобильник. – Это может быть что-то личное.