Настроение было испорчено и, пока доехали до Никодима, изошел, на яд и желчь, придумывая кары, тому придурку.
Кстати о дураках, я тут выяснил случайно, что это не прозвище недалекого человека как в моем времени, а реальная фамилия. Имя собственное, а не нарицательное. Вот так.
— Он чего такой сердитый, — Услышал я за спиной вопрос кума. Придержал шаг и расслышал ответ, — Шапку не успел вовремя снять, окольничий проезжал, мимо, а эта тетеря сидит и по сторонам зенками лупает, вот его и поучили вежеству.
Вот так люди, ни за что ни про что, ваш покорный слуга был бит, вот гавнюк, нет бы предупреждение сделать. Слово сказать, молчком гад втянул по хребтине. А мы ещё на демократию жалуемся, там хоть пожаловаться можно, а здесь… никого сочувствия как будто так и должно быть.
Трубы мои были готовы, практически одинаковые, почти. Но их всё равно пришлось оставить, чем я их соединять буду? Где взять газовую горелку? Электрический паяльник? А здоровенный кусок меди на железной ручке не хотите? Я таким монстром последний раз пользовался в школе на уроке труда, но это было так давно… Нарисовал чего хочу, и как это должно выглядеть на трубах, поговорили о кранах. Никодиму эта идея понравилась, особенно когда я в лицах изобразил для чего это надо. Весь вопрос встал в точной подгонке, после литья, а кожаными прокладками до сих пор пользуются. Пока накрывали на стол, мы уговорили по кружечке домашнего вина, яблочного, немного кисловато, но ничего, легко пьется, не Степаново пиво. Что ему и сказал. В ответ он одарил меня взглядом, пожал плечами, — Не хочешь не пей, — И философски хмыкнув, приложился к кружке.
Никодим посмотрел на нас, подлил мне вина, если уж точнее, сидра. Тут я вспомнил, что мы делали с тестем, брали сок оставляли его бродить месяца три. Процеживали и закрепляли спиртом, чтоб в уксус не перебродило. Довольно вкусно получалось. — Никодим, а если хлебного вина влить, тогда не скиснет и крепче станет. Чем больше нальешь тем крепче будет. Я тебе принесу баклажку, попробуешь сделать?
— Делал так, вкус мерзкий. Дерьмо.
— Я тебе другое принесу, чистое как слеза, горит, синим пламенем и не воняет, почти. В чистом виде пить нельзя, а вот если разбавить… — Отхлебнув из своей посудины поставил на стол.
Наш гостеприимный хозяин пожал плечами, но в глазах мелькнула веселая искра. — Погодь, — вышел из дома.
Когда он вернулся и с хитрым видом поставил кувшин с пробкой залитой воском, — Сейчас испробуем
Мелькнула мысль, — 'оно, крепленое' Всё оказалось прозаичней, самогон, не скажу, чтоб мне испорченному спиртом и хорошим вином он не понравился, крепость на уровне, но… Духан от него.
— Мой лучше будет. — Заявил я после того как с трудом осушил дозу. — И вообще мне не нравиться кальвадос.
Сад, как я успел заметить, у Никодима был хороший, много яблонь, смородина, с пяток груш и сливы. На вопрос как он со всем этим добром справляется, он ответил что, на зиму кладет столько сколько нужно, а остальным скотину кормит и раздает.
— А продать?
— Кому? У всех сады не хуже чем у меня, да и честно говоря, не хочется, за место на торгу, деньгу отдай, а прибытку, ну продам я воз, так не сразу. За место кажный день берут. На полтинник наторгуешь, половину вынь да положи, если не больше…
— Никодим, ты бы не жалился? У тебя с твоей работы прибытка больше чем с моей лавки, — Перебил Степан нашего хозяина.
— Ой, ой, ой. Ты тоже помолчал. Ко мне приходят, когда котел прохудился, а к тебе кажный день, жрать то всегда хочется.
Степа махнул на него рукой, — Помолчи.
Федор. — Обратился теперь ко мне, — Ты свои эти, пистоны, когда делать будешь?
— Когда селитру достанешь. Да и не в ней дело, слышал я, что у вас есть мастера, что делают пищали с нарезкой внутри.
— С чем?
— В стволе нарезы делают.
— Есть такие, я даже стрелял с неё, плохая она. Пока пулю шомполом прибьешь, тебя немчура, самого зашибет, да не один раз. Правда что не отнимешь, целкость у неё получше чем у пищали будет.
— Ты когда стреляешь, отдача сильная?
— Ежели к плечу крепко не прижать то и кость сломать можно.
— Потому что пуля у тебя большая и чтоб её вытолкнуть из дула ты пороха много сыпешь, а иначе ты и на тридцать шагов в амбар не попадешь.
— Ври да не завирайся, я из своего оружья за пятьдесят шагов, с трех выстрелов шапку сбил.
— На что ручкались? — Спросил Никодим?
— На сапоги. С последней как раз попал, не опозорился.
— А ты хочешь, за тысячу шагов, в пятак попадать? И ни с третьего раза, пять раз из пяти.
— И что для этого надо? Черту душу продать?
— Нет. Всего лишь сделать другую пулю, по виду и меньше в два раза. Где-то с палец толщиной, — Я показал мизинец, дома он как раз влезал в ствол калаша. Почти.
— И ствол длиной — я на глазок отмерил сантиметров семьдесят, восемьдесят. — Вот такой, а сама винтовка у тебя должна получиться где-то…., - показал на стол.
— а весу в ней должно быть — И стал лихорадочно переводить килограммы в фунты, — Фунтов восемь, десять.
— Какая-то она мелкая у тебя получается, ворога таким не свалишь.