Записки городского сумасшедшего

Через год после возвращения Саши из больницы Николай, уставший терпеть ставшее теперь совершенно невыносимым поведение пасынка, развелся с его матерью и уехал в другой город.

3

Шатающейся походкой он подошел к подъезду десятиэтажки, на ступеньках поскользнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но все же упал, ударившись головой о железную ручку подъездной двери.

– Твою ма-ать! – выругался он сдавленным голосом и потерял сознание.

Утром его нашли лежащим на ступеньках без признаков жизни.

Трусы

Утром я иду по длинному пустому коридору четвертого этажа нашего здания. Я вижу части старой мебели, лежащей вдоль стен: там стол без ящиков, там стул без ножки со сломанной спинкой, там огрызки жалюзи. Я слышу отражение своих шагов от стен и дверей – желтых, тяжелых, образца бог знает какого года, потертых и страшных; скрип и стук болтающихся паркетных дощечек – признаков былой роскоши. Я чувствую усталые взгляды людей, смотрящих с портретов в пространство коридора, друг на друга и сейчас на меня. Великие деятели пожелтели вместе с этими дверьми, износились вместе с этим паркетом и, кажется, удивлены не меньше моего. Останавливаюсь напротив одного из них. «Что, генерал Суд…в, не ожидал ты такого? И я тоже».

Я чувствую отвратительный запах, не иначе как из столовой, которая хотя и находится тремя этажами ниже, но каким-то непонятным образом распространяет вонь до самой крыши. А может, и до соседних зданий? Подхожу к окну и смотрю на дом через дорогу, красивый, который и без декораций точно коробка с подарками, а в гирляндах, как сейчас, – настоящее новогоднее чудо. Там живут. Перевожу взгляд на треснутое стекло и облупившийся подоконник.

Вся эта аура, желтая, затхлая и несвежая, еще с тех времен, создает особую атмосферу, чугунную и тяжелую, которую ни изменить, ни сломать. Только и говорить о том, как хорошо было раньше, какой порядок был. Хотя мы-то знаем, что и раньше было точно так же, и обманываемся намеренно, потому что это единственная отдушина. Впрочем, что я за всех говорю? За себя надо. Вот бы в тот дом с гирляндами, что ли. Но нет, это не про меня. Я здесь, и уже до конца. А до конца… Бог знает сколько до него. Может, уже недолго. А до дома этого доберутся… Точно доберутся, не сегодня завтра. Это я знаю наверняка. Все видел. А что они хотели? Нельзя так нахально сверкать гирляндами, пусть и новогодними. Проверят, найдут, приведут…

Кажется, за эти годы я стал параноиком. Захожу в кабинет, вынимаю табельный пистолет, кладу перед собой. Может, сейчас застрелиться и не ждать еще полчаса? Время – семь тридцать. В восемь совещание у шефа. Интересно, что предстоит сегодня: просто поорет или на стол запрыгнет по случаю?.. Ну и вонища. Они точно еду варят? Или чьи-то трусы грязные стирают? Забавный каламбурчик получился. Ага, через полчаса расскажу его. Чтоб всех повеселить. Хотя им уже два дня весело. Как и мне. Веселее еще не бывало…

Воняет. Открываю окно, чтобы проветрить. Дверь распахивается. Морозный воздух врывается в кабинет, сдувает бумажки со стола. Закрываю окно, захлопываю дверь. Собираю бумаги. Что это вообще? «Инструкция по использованию…», электронные маршруты-квитанции на самолет (будь он проклят, этот самолет!), чеки какие-то… Надо сжечь. У одного уже хватило мозгов рассказать все… Не дай бог еще…

Подвигаю к себе пепельницу. Курить в помещениях нельзя. Закон у нас. Ага, можно подумать, остальное можно. Еще один каламбурчик. Веселое утро. Ну что, еще немного поиграем в Штирлица. В этот раз я умнее: открываю окно, только чуть-чуть, чтоб опять не сдуло. Холод начинает просачиваться через щель и заполнять комнату. Комкаю бумажку, кладу в пепельницу, зажигаю. Бумажка сгорает. Кладу следующую. Сжигаю все. Закрываю окно. Смотрю на часы. Десять минут прошло. Еще есть время. Достаю из кармана таблетки: одна, вторая, третья, из тумбочки – воду в пластиковой бутылке. Смотрю на бутылку, затем на портрет, висящий на стене. В голове мелькает: «А вдруг уже…» Глотаю таблетки, запиваю водой: одна, вторая, третья… Руки дрожат. Жду… Нет, вроде все в порядке. Отпускает…

Шеф багровый. Он только что от своего босса. С ночи. А тот, видать, был еще выше, с вечера! И судя по цвету лица шефа, было жарко: сперва одному, потом другому. Рот его широко открывается, и совершенно секретные слова, смешанные с исконно русскими – крепкими и общедоступными – в пропорции примерно один к трем, вылетают из него и влетают в наши уши. Кажется, такой импульс он хочет им придать, чтобы наши головы сотрясались от хлестких ударов слов по ушам. Но только здесь, как и везде, работает физика: воздух принимает на себя этот удар, и ничего кроме звука, воспринимаемого нашими ушами, мы не чувствуем.