Записки дивеевской послушницы

В углу библиотечной комнаты были расставлены кресла. В одно из них села Марфа Евстафьевна и указала рукой на другое:

— Садитесь, пожалуйста.

Около минуты она молча смотрела на мальчика, затем спросила, какие книги его интересуют.

— Да в общем все мне интересно. Я первый раз в таком месте, понимаете?

— Еще как вас понимаю. Даже не представляю, что бы захотела посмотреть я, окажись у вас, в Цыбине: человек сто грамоту знает, книги разные выписывают… Наверное, голова бы просто кругом пошла у меня…

Учительница показала жестом, как у нее пошла бы кругом голова, и Николай улыбнулся:

— Хочу узнать, чем живут здесь люди… все-все. Если, конечно, только можно. Хотя я и так здесь многое узнал. Ваш Ободок перевернул мое представление об окружающем мире, о людях.

— Вы так красиво все сказываете. Сразу видно, не местный.

— Я в восторге от вашего жизненного уклада, — продолжил Николай, — никогда бы я не подумал, не попади в Ободок, что человеческая натура может быть столь прекрасной. Естественные условия обитания, как правило, делают душу твердой, а здесь — наоборот… Я правда здесь знаю немногих, но то, что мне сказал Хрисанф Егорович, да и он сам, сложили в моем понимании образ Ободка, как самого чистого, самого русского городка во всем белом свете.

— Ну, что вы, что вы про весь белый свет! Чай, много таких, как мы…

— И все-таки, простите, но мне интересен ваш мир. Ободок, Колоничи, а еще?

— Ой, прямо на допросе у статсоветника. Еще Ванюшино, Вознесенское, Барское, Каменево, Большой Топаз…

Возникла пауза.

— Могу порекомендовать вам стихи Баратынского… Я не сомневаюсь, что вы их читали, — ваш дяденька теперь, говорят, профессором стал, сам император его назначил…

— Ах, вы об этом, — Коля уже привык к своей роли, — я никогда над этим серьезно не задумывался. У дяди свой путь, у меня свой. В мире так много вещей, которые мне еще предстоит осмыслить, со мной на такие темы по большому счету никто не говорил, у нас, не перестаю повторять, все по-другому, решительным образом — все.

— Тогда я вам мешать не буду, поскольку вам предстоит одно из интереснейших занятий человечества — познание, — сказала Марфа Евстафьевна и решительно направилась к выходу, — а если что нужно, всегда можете меня позвать, вон, видите, на полке прикреплен колокольчик, позвоните в него и я приду, я здесь буду неподалеку…

— Да… дела. Я, конечно, попытаюсь сам разобраться, чтобы лишний раз вас не беспокоить, но все-таки учту. У меня дух захватывает от вашего сервиса! Как все просто и мило.

— От чего захватывает дух?

— А, это слова модное, не обращайте внимания!

— Бывайте, юноша…

Коля скорчил гримасу и взял в руки томик стихов и, открыв наугад первую попавшуюся страницу, помрачнел. Старорусский язык был ему совсем незнаком.

— Елки-палки, вот тебе и древняя литература, — выругался он вслух. — Ничего себе развлечение, надо было хоть плеер с собой захватить, а то сдохну от скуки.

Он лег на диван и начал думать, как ему выбраться из Ободка обратно в лагерь, что он скажет начальнику, вожатой, ребятам и вообще, где они? Вспомнил маму — наверное, ей уже сообщили о его исчезновении и она волнуется. Как быть?

О том, что, собственно, вечер наступил, Коле напомнила все та же учительница, она почти бесшумно вошла и, улыбнувшись, сказала:

— Пора домой, Никола, осьмой час, вас могли потерять…

— Так быстро время прошло? М-да. Почему всегда в библиотеке теряешь счет времени, казалось бы, должно быть наоборот, такое тихое дивное место и поначалу даже начинаешь ощущать, что время здесь остановилось. А оно вон как!

Коля неохотно встал и начал собираться, бегло взглянув на колокольчик.

Из библиотеки они вышли вдвоем, учительница говорила мягко и почти правильно. Николай слушал, слушал ее и удивлялся. Оказывается, на сенокосе работают только девушки от десяти лет и старше, и мужчины всех возрастов, замужние женщины же в это время хлопочут по хозяйству. Вообще здесь строго следят за тем, чтобы женщины не выполняли тяжелые работы. Так заведено здесь изначально. «Прямо как в цивилизованной Европе», — подумал Николай, но промолчал.

Они все шли по Ободку, шли, больше молча. Каждый был погружен в собственные размышления и, казалось, нисколько не интересовался окружающим. На клумбах тем временем распустились нежно-розовые цветы и наполнили всю округу сладковато-пряным запахом. Казалось, весь городок пропитан им; лето!

— Хорошо тут у вас, — сказал после большой паузы Николай. — Прямо как в детской сказке.