Ночь она провела в тревоге. Утром шла на работу с замирающим сердцем. Но ни в тот, ни в следующие дни не произошло ничего такого, что подтвердило бы ее опасения. Никто из окружения Кубе ничего, видимо, не знал о ее связи с партизанкой. «Значит, Надя действительно партизанская разведчица, а не гестаповка», — успокоилась Лена.
И когда Надя пришла к ней в следующий раз, Лена уже безбоязненно начала советоваться с разведчицей, как лучше выполнить задание.
— Ты понимаешь, Надя, в чем трудность, — объяснила она. — Кубе страшно осторожен. В свою спальню, например, он, кроме Аниты и личной горничной — особо доверенной немки, — никого не пускает. У двери спальни круглые сутки стоят дежурные офицеры СД. А положить мину в другом месте рискованно — взрыв может произойти в отсутствие Кубе, да еще, глядишь, убьет кого-нибудь из прислуги.
Надя пообещала Лене посоветоваться с нами. На этом они расстались.
Со слов Нади, мы узнали также, что пронести мину в дом Кубе не менее трудно, чем в его спальню. На улице у калитки всегда стоит часовой, рядом с ним дежурный офицер СД, который лично проверяет всех входящих во двор Кубе, а когда проходит прислуга, требует от часового, чтобы тот обыскивал прислугу на его глазах.
Как же быть? Долго мы с Рудаком ломали над этим головы и, наконец, решили рекомендовать Лене стараться своей добросовестной работой как можно полнее войти в доверие семьи Кубе, притупить этим бдительность охраны и уж потом приступить к осуществлению намеченной цели. Другого мы ничего придумать не могли.
Лена стала действовать по нашему совету, и вскоре ей удалось добиться не только благосклонного отношения к себе со стороны Аниты, но и заслужить несколько похвал за усердие от самого Кубе.
Казалось, дело идет на лад, и Лена даже заверила Надю, что скоро можно будет приступить к главному. Мы торжествовали. И вдруг развитие событий приняло совсем иное направление.
Началось с пустяка. Однажды, разговаривая с Леной, Надя полезла в свою сумочку за носовым платком, и Лена увидела несколько толстых пачек аккуратно сложенных немецких оккупационных марок.
— Откуда у тебя столько немецких денег? — удивилась Лена.
— А это мне дали партизаны, чтобы я купила им в Минске курева, мыла, батареек для карманных фонарей и другую мелочь. А что?
— Разве у партизан так много фашистских денег? Можно подумать, что они получают их прямо в немецком банке. Такие они новенькие и так сложены.
— Трофейные, — с гордостью пояснила Надя. — Партизаны разбили как-то немецкую автоколонну; в одной из разбитых машин оказалось несколько мешков вот с такими пачками. Деньги, кстати, нам очень пригодились. На них мы приобретаем необходимые вещи для партизан и особенно для разведчиков. Этими же деньгами поддерживаем некоторых наших связных. Хочешь, я могу дать их и тебе. Ведь я знаю, как вам с Валентиной тяжело перебиваться.
— Нет, нет, что ты! — запротестовала Лена.
— Ты что так испугалась? Ведь это же трофеи партизан. Пользуемся же мы трофейным оружием, например. Почему же не взять на свое вооружение вражеские деньги?
— Ну, оружие — совсем другое дело… Нет, нет, никаких денег мне не надо и очень прошу тебя не приходить ко мне с такими пачками. Мало ли что может случиться.
Надя передернула плечами, что значило «как хочешь», и вскоре ушла. Как только дверь за ней закрылась, Лена в волнении заходила по комнате. «Что, если она нарочно хотела всунуть, а то еще, чего доброго, подкинуть мне эти деньги для того, чтобы гестапо схватило меня с поличным?» — думала она. И ей представилось, что вот сейчас откроется дверь и гестаповцы, уверенные в том, что Надя оставила здесь деньги, ворвутся в комнату с обыском.
И как раз в этот момент дверь действительно отворилась. Лена чуть не вскрикнула.
— Что с тобой, Ленушка? — раздался встревоженный голос Валентины. — На тебе лица нет.
— Ох, как ты меня перепугала. Погоди. Ну вот теперь, кажется, ничего… У меня была Надя, и, знаешь, мне опять стало казаться, что она подослана из гестапо.
Лена рассказала сестре о том, что произошло перед ее приходом.
— Но ведь Надю порекомендовала тебе Татьяна, — старалась успокоить сестру Валентина. — Не думаю, чтобы она так легко отнеслась к этому делу.
— Да, но она все-таки советовала быть осторожней.
— Не знаю, как тебе, а мне кажется, что, если бы Надя действовала по заданию гестапо, тебя давно бы уже схватили.
— А где доказательства? Не для этого ли она и хотела всучить мне пачку фашистских денег?
— Знаешь, Ленушка, что я тебе скажу? Ты просто устала, издергалась, наслушалась рассказов о зверствах гестапо, вот тебе и мерещится шут знает что. Давай-ка лучше сходим сейчас в кино. Кстати, нас давно уже приглашает Коля Похлебаев.
— Это еще кто такой?
— Директор кино, из военнопленных, человек наш до мозга костей. Я тебя с ним познакомлю.
Лена согласилась. Вечер сестры провели в обществе Похлебаева и его друга — тоже военнопленного — Николая Фурса, работавшего шофером у Похлебаева.
— Зачем нам с тобой это знакомство? — спросила Лена Валю, когда они возвращались домой.