Записки беспогонника

Наверное, говорил я очень убедительно, да и наших стройбатовцев в Туме успели заприметить. Старший лейтенант приказал милиционеру помочь мне достать билет. И тот с поднятым наганом расчистил для меня дорогу к самой кассе, которая была закрыта. Он постучал наганом по доске окошка.

— Маруся, открой!

Окошко открылось.

— Маруся, выдай гражданину билет!

Бледная заспанная девица выдала и вновь закрыла кассу.

Я едва вырвался из толпы, чуть не оборвав лямки своего рюкзака, и выскочил на платформу.

Поезд состоял из многих товарных вагонов; двери их были открыты. И там битком набилась масса людей, и внутри у каждого входа, чтобы никого не пускать, стояло по нескольку молодцов.

Я не мог даже уцепиться хотя бы за буфер, а не то чтобы силой втиснуться с вещами.

Что делать? Что делать?

До отхода поезда оставалось 5 минут! Паровоз пыхтел, готовясь тронуться в путь. Тут я заметил впереди у самого паровоза два пассажирских вагона, в которые входили какие-то люди с вещами. Я — туда. Хотел подняться. Проводник преградил мне путь.

— Нельзя! Это служебный вагон!

Я повернулся и, опустив голову, медленно побрел по платформе. Два железнодорожника бежали навстречу.

— Где тут на Октябрьскую? На Октябрьскую? — громко спрашивали они.

— Сюда, сюда! — ответил им тот проводник.

Тут меня осенила гениальная мысль, я сорвал с головы свою лохматую шапку с болтавшимися ушами, подвязал уши, поднял воротник полушубка, взял рюкзак в руки и смело подскочил к соседнему пассажирскому вагону.

— Где тут на Октябрьскую? На Октябрьскую? — закричал я.

— Здесь, здесь! — ответил проводник того вагона. — Залезай скорее! — И он пропустил меня в дверь.

Я вошел в сравнительно пустой вагон, нашел боковое место, где сесть. И сейчас же паровоз загудел и, лязгнув буферами, тронулся в путь.

Из разговоров пассажиров я узнал, что все они железнодорожники и мобилизованы на восстанавливаемый после отступления немцев отрезок Октябрьской железной дороги.

Поздно вечером приехал я во Владимир, на запасных путях отыскал пустой еще ковровский состав, забрался в темный вагон на третью полку и заснул. Сквозь сон слышал, как началась неистовая посадка. Поезд отошел, и среди ночи я благополучно прибыл в Ковров. Было это 2 февраля. Дома меня никак не ожидали. Я отсутствовал всего 10 дней.

Пронасладившись дома три дня, я отправился в Боголюбово и явился к Эйранову, жившему возле станции. От него я узнал, что основная масса людей нашего района во главе с Проценко живет в 4 км в селе Иславском, а Зеге остановился во Владимире. О нашей дальнейшей судьбе пока ничего не известно, но мне нужно отправиться в Иславское, чтобы там зарегистрироваться для получения продуктов.

Так начался у строителей оборонительных рубежей тот период жизни, который мы впоследствии прозвали «боголюбовским сидением».

Никто ровно ничего не делал. Все ожидали решения судьбы, которая якобы обсуждалась в высоких инстанциях.

Нам резко сократили паек, хлеба вместо кило стали давать по 800 граммов, постного масла по 12 граммов, гороху не помню сколько, я однажды сосчитал — вышло по 50 горошин на день. Достаточно ли это было курице — неизвестно, но человеку, видимо, хватало. Мяса не давали вовсе.

В Иславском мне отвели квартиру у отвратительной старухи вместе с несколькими нашими рабочими. Она даже воды нам не давала и остро всех ненавидела. А впрочем, жил я у нее мало, а фактически обретался в своей семье в Погосте, приезжая в Боголюбово через каждые три дня за продуктами и за новостями.

Приедешь, узнаешь, что нового ничего нет, получишь на три дня буханку хлеба, 150 горошин и аптекарский пузырек постного масла, переночуешь — и айда домой!

«Переночуешь и домой». Сколько хитрости, ловкости, обмана, находчивости скрывалось в этих двух словах! Разумеется, здорово помогало мне квартирьерское удостоверение, в котором я дважды переправлял дату. Билетов из Боголюбова вообще не давали. Из Коврова давали лишь иногда. Поезда ходили переполненные, зачастую вагоны оказывались запертыми, и тогда я повисал на подножке или пробирался к буферам.

Но самым страшным была проверка документов, производившаяся одновременно с проверкой билетов. В помощь контролеру придавалось четверо молодцов с винтовками. Не имевших билетов или документов в лучшем случае забирали, отвозили во Владимир и там заставляли целую неделю чистить от снега дороги. А в худшем случае принимали за немецких шпионов и куда-то волокли.

С течением времени я выработал целую систему, как безопасно и верно проезжать. Я проделывал все наоборот, чем полагалось. В Коврове выходил на перрон не вместе со всеми, а через маленькую лазейку за багажными пакгаузами и в вагон садился не вместе со всеми, а залезал с противоположной стороны через буфер. Садясь зайцем в Боголюбове, я лез в средние вагоны, проехав одну-две остановки, выскакивал и пробегал к самому последнему вагону, там узнавал — проходил ли контроль. Если проходил, я спокойно ехал до самого Коврова, если не проходил, я выскакивал на следующей остановке, бежал вдоль всего состава и влезал уже в первый вагон, где, я знал наверняка, контроль уже был.