Записки

Недели через три весь проект, поместившийся на четырех больших подрамниках, был завершен. В тот же вечер пригласил безотказного Валерия для «утверждения» моих гениальных интерьеров. Сама идея цветового решения ему понравилась, но манеру подачи проекта разбил он в пух и прах:

— Ты сам себе заранее вырыл могилу. Кому нужны твоя ультрасовременная манера покраски или обратная перспектива, если ты заведомо знаешь, что никто кроме тебя этого не поймет и главное — никогда не утвердит. Ты ведь выставляешь свою работу не известным бунтарям Пикассо и Леже, а обычным советским администраторам и инженерам. Так, будь добр, отнесись к ним с уважением, тем более, что тебе предстоит с ними работать. А профессионалы они в своей области наверняка, не хуже тебя, и самое главное, что они заказчики этого проекта.

Валерий, не дав мне произнести ни единого слова, продолжал:

— Шурик, извини меня за чрезмерное откровение, но ты иногда спотыкаешься на абсолютно ровном месте, сам себе, и главное окружающим, создавая проблемы! Интересно, что сейчас никакой проблемы вообще не существовало. Что собственно произошло? Тебя деликатно пригласили на работу, предварительно предложив несложное контрольное задание, которое ты легко смог бы выполнить в двухнедельный срок, причем грамотно и строго в академической манере. Ты же, провозившись ровно двадцать дней, пошел каким-то странным конфликтным путем, вспомнив и кубизм и импрессионизм и… еще несколько забытых и в данном случае неприемлемых направлений. В общем, дорогой мой! Все, что знал ты решил единовременно вписать в эти четыре несчастных подрамника, которые буквально стонут и разламываются от изобилия грустных цветов и жестких линий.

Я почувствовал всю справедливость разгрома, но времени на переделку, к сожалению, не оставалось.

Ровно через тридцать дней наше бдительное НКВД, тщательно прогладив всех моих бедных кавказских родственников и даже однофамильцев, любезно предоставило мне право на вход, но главное и на выход, в сверхсекретный почтовый ящик. Сообщил мне об этом все тот же Салтанов, в крайне шутливо-затуманенной форме:

— Шура, здравствуй! Я удивляюсь, очень уж странно, что среди такой интеллигентной и хлебосольной родни, как у тебя, не смогли найти не одного врага народа, или хотя бы еврея.

— Неужели меня приняли на работу?

— Да еще как! Проверили на целых пятнадцать дней быстрее, чем меня.

— Но тебя тогда слегка подводила фамилия.

— Я же готов был ее поменять.

А теперь шутки в сторону и слушай  меня внимательно: завтра, в четыре часа, в парткоме назначено внеочередное заседание художественного Совета предприятия по рассмотрению проекта интерьеров детского сада, выполненного выдающимся дизайнером современности.

— А сколько художников в вашем Совете?

— О чем ты говоришь? Художниками себя считают все! В заводском художественном Совете, возглавляемом лично директором, сейчас фактически двенадцать инженеров и все. Месяц назад администрация решила организовать художественно-конструкторский отдел, который и будет ядром нашего Совета. А завтра скорее это будут большие смотрины, чем худсовет. Если месяц назад я показывал красавца жениха только родителям невесты, то сейчас на тебя желает поглядеть и вся родня, точнее «вся королевская рать».

— Соломоныч! Ты застал меня врасплох: пояснительная записка не готова, постричься даже не успел.  Какой ужас! Прямо, хоть с крыши бросайся! Неужели ты не мог предупредить меня заранее?

— Послушай, дорогой мой друг! Что за паника? Ночью свою пояснительную допишешь. Жена пусть височки подправит. Не относись ко всему слишком серьезно! Я страшно сейчас тороплюсь на оперативку к директору и у меня осталось времени ровно на один короткий анекдот: Жена была в отъезде и позвонила мужу:

— Как наша кошечка?

— Сдохла!

— Какой ужас! неужели ты не можешь сообщить об этом поделикатнее? Например: она, мол, сидит на крыше, а уж потом бы сказал, что она случайно упала и разбилась. Тебе понятно?

— Понятно!

— А как моя мама?

— Она сидит на крыше!

Ровно в четыре часа я на довольно-таки приличном «Рафике» со своими подрамниками лихо подкатил к парткому. Директора в комнате не было. Меня представили двум заместителям, главному механику, главному технологу и другим членам Совета. На меня поглядывали, как на многообещающего жениха, кто прищурившись,  кто изподлобья,  кто со сдержанной улыбкой,  а кто пронизывающим насквозь взглядом.

Саша оказался прав,  что состоятся большие смотрины, почти Федотовское «Сватовство майора». От непредвиденно крепких заводских рукопожатий у меня свело аж кисть руки. А заместитель директора Владимир Георгиевич, встретив меня,  как близкого родственника, умышленно растянул свое рукопожатие, заставив двух очередников, чуть ниже рангом, стоять какое-то время с протянутыми руками.