Записка сумасшедшего #1

Никита Мокрицкий Записка сумасшедшего #1

"А не пошло бы все к черту?!", — вдруг вскрикнул N.

Впрочем, как это зачастую бывает при известном настроении, “все” представляло из себя не причастность каждого тела, существующего на этом свете, а, скорее, ряд неприятных событий, гиперболизированный до пущей крайности. Эта пущая крайность, "все", вдруг случается именно в те моменты, когда нечто, что было дорого, вдруг кем-то обесценивается — создается именно такое чувство, как у акционера, смотрящего за тем, как акции, в которые он вложился, вдруг резко летят вниз.

N. был одним из тех молодых людей, чьи головы вечно посещают мысли о вечном, и чьи головы прекрасно осознают бессмысленность поиска ответа на то, на что ответить, в общем-то, невозможно; однако избиение тем продолжается, и с каждым разом, пытаясь уложить надоевший уже вопрос в нокаут, промахиваются, отправляя себя в психологическое расстройство, — поэтому-то, вероятно, N. был и зол и добр одновременно. Провести какую-то черту, благодаря которой было бы возможно определить направление его интеллектуальной деятельности, трудно, ведь в действительности, он думал о вещах, противоположных по своей природе, причем иногда случался забавный, противоречащий в корне симбиоз несовместимых мыслей. Впрочем, считаю, что психологический портрет довольно исчерпывающий, а теперь, с позволения читателя (во всяком случае и без него), возьму на себя смелость откатить повествование несколько назад.

За окном стояла приятная погода — именно та погода, которая своей привлекательностью обязана ненужностью покидать жилье. Взмокший изнутри, снаружи и наизнанку, N. бодрым, но болезненным шагом шел по Безымянной улице, вдоль Безымянной, пахнущей сыростью, гнилью и застоявшейся водой, речки, прорезающей город именно по такой траектории, по которой пуля прошибает мозговые извилины.

Сложно сказать, куда N. спешил, и сложно сказать, почему, — ведь сам он, вероятно, того не знал, и сам, вероятно, даже не глядел на часы — они попросту отсутствовали.

Безымянная улица славилась не только протекающей вдоль речкой, своей, скажем, влажной стороной, но и своей сухостью. То есть, конечно же, ее отсутствием. По походке каждого прохожего читалось если не уже пьяное состояние, то, как минимум, огромное желание выпить, способное быть удовлетворенным в одном из стоящих через каждые несколько метров алкогольных маркетов. N. был ни выпившим, ни соблазненным. Его как бы подталкивало что-то иное.

Монохромные декорации, плывущие с двух сторон, не сменялись уже c час, и дождик, приятно стучащий по крышам, холодно щекотал нервы N. Мимо пролетело много знакомых, которых он либо не замечал, либо не хотел замечать. В конце концов, из всеобщего гула ярко выбилось что-то ему неприятное, неприятное особливо, и он остановил свою тушу так, как водитель автобуса, забывший про остановку.

— Да встань ты уже, черт тебя побери!

N. неохотно повернул сначала голову, а потом, по медленной инерции, подтянул свою длинную тушу. Сцена длилась почти-что десять секунд. Все было похоже на дуэль приятелей, очень не желавших драться, но, за неимением выбора, обязанных предубеждениями и оскорбленной честью.

Это была она. Высокая, худая и светловолосая (в общем, притягательной комплекции), она стояла в нескольких метрах. Не могу вспомнить в точности ее имени, но могу определенно назвать ее homo sapiens женского рода.

N. ничего не осознавал и стоял в ступоре. Наконец, она подошла и крепко его обняла, дав, таким образом, своеобразную пощечину.

— Кричу, кричу, думаю, если не остановится сейчас, то и черт с ним.

Сказанное было воспринято также, как льющаяся из-под крана вода.

— Ты куда спешил-то так?

Вода все еще текла.

Видя его особое желание отвечать, она вдруг брякнула:

— Не хочешь пойти со мной в театр? Пару минут до начала, как раз успеем. Тут рядом…

Театр был нисколько не рядом, а до начала оставалось многим менее пары минут.

N. не успел ничего ответить. Думаю, он даже не успел слепить в своей голове хоть что-то абстрактное из ее слов. Он ее совершенно не понимал, и, как бы, почувствовал даже некоторое недовольство от того, что она вот так вот случилась…

Промокший везде, где это возможно и невозможно, N., уставший и недовольный, бежал по Безымянной улице, вдоль Безымянной, пахнущей сыростью, гнилью и застоявшейся водой, речки, прорезающей город именно по такой траектории, по которой пуля прошибает мозговые извилины; бежал с повисшей сбоку ею, имевшей вид счастливый, довольный и абсолютно не уставший.

Здание театра выбивалось из всеобщей процветающей массы своим фасадом, очевидно, обделенным всякого финансирования.

N. вдруг очутился в пространстве, освещенным тусклым светом ламп. Он все еще ничего не осознавал. Она вдруг куда-то ушла, а потом тут же очутилась с двумя билетами.

— Идем. Достала билеты в ложу.

И, сказав это, куда-то потянула его за собой, свернула то туда, то сюда, и, наконец, дернув его за плечи, посадила на стул, плюхнувшись сбоку. Что-то прозвенело.