Записи и выписки

Сон сына, самый главный. Книга в серии сказок издательства восточной литературы: «Эскимосский Христос — Фрол Иванович Дрохва-Тетерников: местные сказки и предания. К 150-летию со дня рождения». В начале — запись автобиографии. Ему смолоду было предсказано погубить девять душ. Впрямь был буен, секом, при крепостном праве убил деревенского соседа, сдан в солдаты, шестерых убил горцев, за храбрость взят в денщики сибирским губернатором, зарезал его восьмым и бежал к эскимосам вместе с другим денщиком, Петрушкою, взяв лишь Библию и букварь, а был неграмотен. Перекамлал насмерть главного шамана, женился на белой куропатке, его вдове, воспевался под именем тетерева на разных диалектах («взлетел на ветку и стал гласить нагорную проповедь…»), переложил Биб лию на эскимосский язык: «царь Соломон ушел от дел, эхой! и тогда пришли тулы, эхой! и опережали зайцев, эхой! и прыгали через костры, эхой!» Когда приехала ревизия, назвался миссионером, стал читать попу свою Библию; на II кн. Царств поп сказал: «А ведь это ересь!», но эскимосы его отстояли. Друг его Петрушка, записывавший его учение, вдруг объявил, что Фрол — это Бог-Отец, а Христос — он [57] сам; Фрол распял его на льдине, это был девятый. Женившись на оленухе и на нерпе, объединил тундровых и приморских эскимосов; укрывал беглых политкаторжан, и они через год были неотличимы. Когда на его девятом десятке случилась революция и пришли комиссары, то политкаторжане вышли навстречу с бубнами и дудками, Фрола как героя отвезли в Ленинград консультантом при Инстутуте народов Севера, но Библию как дурман изъяли и сожгли, все цитаты из нее — по американскому изданию. Умер в 1930 г, дети его попытались явиться в Ленинград, но скоро были отправлены под конвоем обратно.

Святой На вечере памяти М. Е. Грабарь-Пассек С. Аверинцев начал так «Лесков говорил, что в России легче найти святого, чем честного человека, — так же можно сказать, что легче найти гения, чем человека со здравым смыслом и твердым вкусом…» итд. Ср. УТИЛИТАРНОСТЬ.

Связность текста(лингв.). У А. М. Топорова, «Крестьяне о писателях», 1930, о поэме Пастернака: «Связанных слов нисколь нетуги. Добрый человек скажет одно слово, потом завяжет его, еще скажет, опять завяжет. Передние, середние и задние — все завяжет в одно. А в этом стиху слова, как скрозь решето, сыпятся и разделяются друг от дружки». (Книга, очень похожая на «Народ на войне» Федорченко.)

Северянин Пастернак о нем говорил: «тургеневщина». А он о Пастернаке: «Он украл у меня много стихотворных схем» (А. Ранниту в 1937; имелись в виду «Воробьевы горы» и пр.). Если в «Сестре моей — жизни» отслоить метафорические, привнесенные образы, то их пласт окажется очень северянинский: трюмо, рюмки, рислинг, запонки, купе, канапе… Кажется, Шершеневич (Egyx) попрекал Пастернака северянинством в ПЖРФ.

Селянка Мережковский приставал к Чехову с вечными вопросами, а тот говорил: не забудьте, что у Тестова к селянке большая водка нужна. «Надо было наговорить столько лишнего, сколько мы наговорили, чтобы понять, как он был прав, когда молчал» (Алданов). Это А. Лютер сказал, что у Достоевского люди не едят, чтобы говорить о Боге, а у Чехова обедают, чтобы не говорить о Боге (СЗ 26–27).