Запертый 2

Что делать? А ничего не делать. Просто терпи, сурвер. Просто терпи…

Медсестра, оставив скобу у меня в ухе, унесла в хромированном кювете горку окровавленных марлевых тампонов, и я ненадолго остался один. Выпрямив шею, взглянул на свое отражение в потушенном сейчас блестящем светильнике, грустно склонившем туловище-штатив у лежака. Отражение выглядело странно – тощий лысый парень с зажившими рубцами на голове, с очищенным от крови изорванным ухом, с явно нездорово блестящими воспаленными глазами и странноватой кривой усмешкой. Кого-то я себе напоминаю… что-то из прочитанного? Да нет… просто я, наверное, не могу поверить, что этот улыбающийся тип – я. И я себе сейчас нравлюсь куда больше, чем раньше. Я точно больше не терпила Анус, готовый с жалкой улыбочкой молча вынести любые унижения и оскорбления.

Пронзительно зазвенел стационарный телефон на письменном столе в дальнем углу, но я никак не отреагировал на звук, продолжая изучать свое отражение. Судя по раздавшемуся голосу трубку, взял патрульный. Произнеся несколько односложных фраз, он опустил трубку на рычаги и, обращаясь к вернувшейся медсестре, сообщил:

- Того второго на операцию везут. Челюсть сломана в двух местах.

«Жаль, что не в пяти» - хотел произнести я, но снова удержал рвущуюся наружу злобу за стиснутыми зубами.

- Ты вообще думал, что творишь, парень? – спросил офицер.

Отвечать я не собирался, но и не успел бы – в дверь бодро вошли трое. Инверто Босуэлл. Шатенка. И кто-то в старших чинах Охранки – чернокожий, седоволосый, с узким лицом хорька и недовольно выпученными слишком большими губами. Ему лет пятьдесят, парадная форма сидит идеально, за поясом торчат сложенные белые перчатки, в поясном чехле рядом плотно сидит портативная модель сурвпада, а в нагрудном кармане виден край зелено-синего партийного удостоверения партии Константы. Ну это и неудивительно – члены Константы занимают кучу важных должностей Хуракана и, по сути, правят убежищем десятилетиями.

Сам офицер мне знаком очень смутно – он точно не с нашего этажа.

- А тебя уполномочили задавать потерпевшему какие-то вопросы, офицер? – поинтересовался чернокожий.

Сникший служащий торопливо помотал головой и отступил обратно к столу.

Угомонив этого, спрашивающий повернулся ко мне, внимательно оглядел и перевел взгляд на улыбающегося Босуэлла – Все уладим миром, верно?

- Никаких заявлений и претензий с нашей стороны – кивнул Инверто – Но в ответ ожидаем, что их с их стороны…

- Даже не пикнут! – буркнул офицер на чьих погонах блестело немало золотых искорок – Забирай своего и закончим на этом.

- Договорились.

- И я уже выразил правлению шестого сектора свое удивление ущемлениями прав ВНЭКС на выступление. Праздник продлен еще на один день и вам выделено получасовое окно. Одна просьба, Инверто – пусть все выступления будут в спокойном ключе и без упоминания псевдоспортивных группировок…

- Будут. И без упоминаний. Но они уже беспредельничают…

- Не волнуйся – угомоним. И пусть этот – тяжелый взгляд почти черных глаз уперся мне в лоб – Посидит дома… подлечится… Считай моей личной просьбой. Уж очень у него странный взгляд…

- Договорились – еще шире улыбнулся Босуэлл – Договорились…

**

- Красивый снимок, правда? – спросил Босуэлл, покачивая в руке прозрачный бокал с красной чертой.

Инверто сидел в своем кресле, максимально откинув его спинку, забросив ноги в дорогих туфлях на стол и выпуская в потолок тонкую струйку дыма. В его пальцах тлела на моих глазах самолично и ловко скрученная самокрутка из лоскутков тончайшей полупрозрачной бумаги и крупных кусочков темного, почти черного табака. Включенная на максимальную вытяжку вентиляция жадно заглатывала тянущиеся к ней струйки дыма. Я сидел на уже привычном для меня месте, делал мелкие глотки зеленого соленого коктейля и разглядывал большой и еще влажный черно-белый снимок, пахнущий химикатами. Задав вопрос, Инверто продолжил покачиваться в кресле, о чем-то думая и забыв о тлеющей самокрутке.

- Не сказал бы – наконец произнес я, поднося фотографию ближе к глазам.

На снимке был я. Неизвестный мне фотограф запечатлел меня явно на такой же старомодный фотоаппарат как тот, что висел на груди дежурного офицера. И запечатлели меня в тот момент, когда я находился в прыжке, чем-то походя на бешеную хищную птицу. Руки раскинуты, пальцы растопырены, полусогнутое напряженное тело, выпрямляемые в полете ноги, зависшие в считанных сантиметрах от задранного подбородка лежащего на полу парня, лежащего боком к объективу. Мы все в профиль. Только его профиль испуганный, а вот мое лицо, вернее его видимая половина, больше походит на гипсовую маску какого-то злобного монстра. Я поднес фото еще ближе, удивленно разглядывая свое изуродованное гримасой злобы лицо. Сжатые челюсти, разошедшиеся в сторону губы показывают оскал бешеного зверя, суженные глаза полны темноты, даже переносица пошла волнами как у рычащего зверя.