Запах Сумрака

К площади я шел пешком. Не потому, что не смог проехать – места было достаточно, и вряд ли кому-то понадобилось бы меня останавливать. Просто надоело спешить. Никуда не торопиться – величайшая в мире роскошь, но сейчас я мог себе ее позволить.

Вечный город стоял тысячи лет. Постоит и еще немного. Я медленно шагал по еще не нагретой солнцем брусчатке к Пантеону. По пути мне почти никого не попалось – и туристы, и обленившиеся наследники великой империи еще нежились в своих постелях. В такое время сюда мог прийти только тот, кто или страдал бессонницей, или не знал, чем еще можно заняться в воскресенье в половине шестого утра.

Или тот, кому очень нужно оказаться именно здесь.

Звуки музыки доносились издалека.

Ты был один из тех, кто не привык обсуждать приказы,
Ты был один из тех, кто не спешил вернуться домой.
Ты шел в огонь бесстрашно, не боясь смерти и пули шальной,
Ты скрывался в дыму, и черное пламя расступалось перед тобой.[5]

Высокий женский голос с легкостью перекрывал звон струн. В общем, слушать в песне и нужно было только его. Гитара – лишь аккомпанемент. Приятный, но совершенно не обязательный.

Наверное, я мог бы подойти прямо сейчас. Но тогда ей бы пришлось прерваться – а это неправильно. Песни всегда нужно петь до самого конца. Даже если тебя никто не слушает. Особенно если тебя никто не слушает.

Арктическая весна в твоем сердце,
И ты не хочешь больше стрелять.
Арктическая весна в твоем сердце,
И ты не можешь больше убивать.

Твой лед растопили любовь и страданья,
И ты не в силах глаза поднять.
Арктическая весна в твоем сердце,
Душа болит, и слезы текут на приклад.[6]

Я стоял всего в нескольких шагах. На самой границе Сумрака и человеческого мира. Чтобы не помешать. И чтобы меня все-таки можно было увидеть.

Она увидела. Как только закончила петь.

– Долго. – Лиса отложила гитару. – Неужели нельзя было позвонить? Или написать?

– Наверное, можно. – Я не стал спорить. – Но тогда не получилось бы сюрприза.

– Что там у тебя?

Лиса чуть привстала и вытянула шею.

– Мороженое. – Я достал руки из-за спины и протянул ей стаканчик. – Я же обещал.

– Ты много чего обещал. – Лиса нахмурилась, но отказываться от угощения не стала. – Например, мороженое на ступеньках Пантеона. А тут вообще никаких ступенек.

Действительно. Основание античной громадины никак не тянуло на «ступеньки». Серые колонны тянулись ввысь чуть ли не прямо от мостовой.

– Не все и не всегда бывает так, как планируешь. – Я устроился рядом с Лисой. – Зато мороженое вкусное.

– Вообще-то я на тебя еще сержусь, – пробубнила она.

– Имеешь полное право. – Я покачал головой. – Я многое делаю не так. Практически все.

– Да ну тебя! – Лиса вдруг схватила меня за локоть обеими руками и уткнулась лбом в плечо. – Дурак. Я каждый день думала: все, сегодня – в последний раз. А потом снова приходила. Федерика говорит, что я с дуба рухнула.

– Федерика?

– Девушка, у которой я живу, – пояснила Лиса. – Она хорошая. А в ресторане ее папы под вечер можно получить неплохие чаевые.

Мне ведь всего сорок лет. Когда я успел забыть, что обычным людям нужно где-то спать и что-то есть? Вряд ли почти трехнедельное ожидание стало для Лисы отпуском ее мечты. Даже в Риме.

– Наверное, тебе здесь уже надоело. – Я протянул руку и легонько потрепал Лису по рыжей макушке. – Хочешь, двинем куда-нибудь еще?

– Вот так просто? – Сверкнули голубые льдинки. – Пришел черт знает откуда и думаешь, что я с тобой поеду?

– А не поедешь?

– Поеду, – буркнула Лиса. – Только давай сначала познакомимся по-человечески! Что я еще о тебе не знаю?

Она задавала правильные вопросы. Очень-очень много правильных и мудрых вопросов. А я сидел и смотрел, как над крышами Рима всходит солнце. У меня не было ответов. Только полный бак бензина, запасной шлем и твердая уверенность, что поговорить на безумно важные и серьезные темы можно и потом.

– Лись… – негромко позвал я.

– Да что?!

– Кушай мороженое.

Санкт-Петербург

Октябрь 2016 – июнь 2017