Запах разума

Серёга оказался прав: куклы или не куклы, но в этих орешках был какой-то смысл.

Их там висели тьмы, гроздьями. Некоторые — явно совсем старые, белёсые или почерневшие от дождей, надколотые; некоторые даже проросли: из трещин виднелись тонкие зеленоватые побеги. Но много и новых, глянцевых, как свежие жёлуди, украшенных бусинками или цветными полосками. Я подумал, что это должны быть подношения.

То ли духу Дерева, то ли статуям лицин, которые сидели вокруг.

— Святилище, — еле слышно сказал Артик, и никто не возразил — все примерно так и подумали.

Только мы не знали, что тут надо делать. Да и сделать ничего не могли: шапок, чтобы снять, у нас не было, а чтобы креститься, там, или чего-нибудь в этом роде — так лицин даже не дёрнулись, чтобы объяснить. Они и сами стояли и смотрели.

Я уже подумал, что, видимо, нам просто показывали своё священное место, но тут из-за Дерева вышла… ну, как это?

Наверное, процессия.

Главная в ней была медленная-медленная и очень старая лицинская старушка, которую сопровождали и придерживали под руки здешние тётки помоложе. За ними шли несколько молодых девочек. Но та, главная — она была просто очень старая, даже хотелось сказать «древняя». От времени ссохлась и побелела: и волосы, которых осталось не так чтобы уж очень много, и шерсть стали совсем седыми. Личико уменьшилось, заострилось, будто осунулось.

Только глаза у старушки были цепкие и живые, тёмные и влажные — и взгляд очень умный и внимательный. Живой, без всякой дряхлости. Добрый, но, почему-то, не такой уж и мягкий.

Чувствовалась в этом взгляде проницательность и привычная властность. Будто возражать этой старушке никому и в голову не могло прийти.

И я понял, что за ней посылали, что ей хотелось на нас взглянуть именно под Деревом — и вообще, что нас привезли сюда на воздушном шаре именно для того, чтобы эта шерстяная бабушка могла на нас посмотреть под своим любимым Деревом, а не где-нибудь там.

— Матриарх, — прокомментировал Артик чуть слышно, и все опять промолчали, потому что, по-моему, согласились.

Между тем к бабушке подошёл Цвик — и я вдруг понял, что он напрягается и нервничает. Расслабился и заулыбался он, только когда бабуля-матриарх понюхала его в нос и оставила на нём клубничный запах. И я задумался как-то не очень весело.

Вспомнил один телесериал по Кингу. Там была такая Матушка Абагейл, наместник Бога. Если она уж говорила про кого-то, что в него вселился дьявол — значит, всё. Факт.

Меня осенило, что старенькая седенькая сумчатая бабуля тут — наместник местного бога в полный рост. И она может вот с такой чуточку рассеянной миной, пошевеливая ушками, сказать: «Внучки, а кого это вы ко мне притащили?» — и только нас тут и видели.

Вот Вите и КГБ…

Надо было срочно что-то делать — но никто из ребят даже не дёрнулся; похоже, про наместника бога всем разом пришло в голову. Тогда я вдохнул поглубже и сказал:

— Здравствуйте, бабушка.

Бабуля подняла беленькие мохнатые бровки и посмотрела на меня. И сделала сухонькой мартышечьей лапочкой очень интернациональный жест: вверх ладонью — и пальцами вперёд-назад.

«Иди сюда».

И я пошёл, хоть что-то очень распсиховался.

Будто меня какая-нибудь древняя королева подозвала.

Ясное дело, ей хотелось меня обнюхать. Бабушка доставала мне макушкой до груди, и пришлось очень здорово наклониться, чтобы она легко достала до носа — но, помимо носа, её интересовало и всё остальное. До сих пор меня так обнюхивал только Лангри: обнюхивание в духе заполнения анкеты на секретный завод.

Вдобавок, ей же мешала моя одежда. Она осторожно потрогала пальчиками — и посмотрела мне в лицо. И я тут же понял, что надо делать.

Это была чистая жесть, но лицин не понимают, что такое «стыдно» там, или «неловко». Им неловко не бывает — они очень легко и просто рассекают почти что нагишом. И я, наплевав, что тут кругом девушки, и дамы с детьми, и пожилые тётеньки, скинул с себя все шмотки.

Пусть нюхает.

Уши, правда, горели ужасно, но это уже не шло в счёт.

За моей спиной случилось какое-то шевеление, заминка. Я догадался, что Витя хотел меня одёрнуть, чего, мол, делаешь, салага — но Артик одёрнул его самого, а Серёга решил, что не надо лезть. Они все были молодцы, особенно Серёга, потому что я отлично знал: ему не лезть — в сто раз тяжелее, чем полезть.

Но мы за эти дни удивительно научились друг друга понимать без слов. Если и не по запаху, то по нашим человеческим сигналам — но тут уж каждому своё.

А бабушка поняла быстрее, чем я ожидал. Она не стала меня долго мучить. Быстренько вынюхала всё, что ей было интересно — и показала на моё тряпьё, прикройся, мол. И улыбалась, невероятно мило.

Она была не злая и не думала, что в нас вселился дьявол. И поняла по запаху гораздо больше, чем можно себе представить — лицин же.