Запах разума

Калюжный сморщился, но особенно возмущаться не стал: меня поддержал Денис:

— Какой это рак, Серёжа! У него фары, как у навозной мухи… а брюхо — вроде, гнойное какое-то…

— Ша! — подытожил Виктор. — Нахрен. Завтра попробуем рыбы наловить. А сегодня лечим понос, засранцы, — и начал грызть кусочек угля с видом отца-командира, подающего пример подчинённым.

Калюжный угомонился и стал развивать мысль, как можно сварить уху в нашей ямке для кипячения. Мне это показалось слишком самонадеянным, но я не стал его разубеждать. Сергей чувствовал себя укротителем огня; если бы не щека, видимо, ему было бы совершенно прекрасно.

А щека распухала.

— Дай взглянуть, Сергей, — сказал я, в конце концов. — Пока светло.

— Обойдусь, — отрезал Калюжный. — Отвали.

Я не стал настаивать.

Виктор и Сергей отправились бродить вокруг костра в поисках более длинных и прочных палок, чем те, что валялись на отмели — за неимением лучших средств защиты они решили сделать копья. Добыть подходящий материал оказалось совсем непросто: длинных, прямых и прочных палок нам не попадалось, больше — причудливо изогнутые коряги, лианы разной толщины, гибкие, как шланги или хлысты, упругие прутья… Ребята попытались спилить ножом высокое тонкое деревце, но древесина оказалась неожиданно прочной, а из разреза полился чудовищно липкий сок, от которого мы еле оттёрли пальцы.

В конце концов, Калюжный подобрал корень с довольно длинным куском ствола, обрезал торчащие отростки — и вышла дикая палица, вполне годная для какого-нибудь неандертальца. Виктор долго над ним издевался, но в насмешках мне послышалась тень зависти: он сам не нашёл ничего более подходящего, чем довольно короткая белёсая щепка. Виктор заострил её и обжёг, но этот импровизированный кинжал его явно не устраивал.

Мы с Денисом собирали хворост, перебирали деревяшки — и набрали целый ворох горючего, бесполезного во всех прочих отношениях. Я разыскал несколько длинных палок, но они оказались безобразно хрупкими… Из нас не вышло носителей копий.

А день потихоньку сворачивался в сумерки. Вокруг нас завилась стайка насекомых покрупнее, чем дневные мошки — подозрительно похожих на местный аналог комаров или москитов. Разницу мы выяснили очень быстро. Во-первых, кусались они больнее, и на месте укуса сразу вспухал волдырь, как от укуса слепня. Во-вторых, мы рассмотрели пару пришлёпнутых: что-то комариное в них было, тоненькие ножки, тоненькие крылышки — но ножек, как мне показалось, перебор.

Восьминогие москиты местных джунглей. Гнус отвратительный. Зараза…

Мы подбросили в костерок свежей травы, чтобы дымил. Летучие вампиры отдалились на некоторое расстояние, выжидая, когда кому-нибудь из нас приспичит по нужде. Дожидались…

Я по-прежнему чувствовал себя лучше всех. Ближе к ночи снова прорезались микропророчества: я знал, что у этого мира два спутника, раньше, чем они появились на небе: тонкий длинный серпик побольше и, чуть ниже, почти полный диск значительно меньше. Громадная белая звезда мерцала под ними, над гаснущей полосой зари.

И к ночи нам стало по-настоящему жутко.

Ни у кого не осталось ни малейших сомнений: мир, в котором мы находимся — не Земля. Чужая темнота, наваливающаяся на реку и лес, казалась зловещей. Молчание ночи, наполненное непонятными шорохами, продирало спину морозом. Весь наш дневной кураж испарился; мы прижались к костру так близко, как могли: огонь был свой, может — единственный свой в совершенно чужой нам среде. Вне своего мира, других людей, цивилизации, без оружия — мы чувствовали себя беспомощными, как маленькие дети.

Я был прав, думая, что ночью станет холодно. Заря догорела — и на траву и песок пала ледяная роса, сделалось очень зябко. Мы подбросили в огонь сучьев, тихо порадовавшись, что топлива должно хватить на ночь с изрядным запасом — оружейная лихорадка принесла хоть какие-то полезные плоды.

Пролетел светлячок, крохотный, очень похожий на брошенный с балкона хабарик. Сперва это показалось забавным, но когда светлячки замелькали между стволами на другом берегу, они стали до отвращения напоминать чьи-то перемещающиеся горящие глаза.

— Мужики, — сказал Денис жалобно, — как вы думаете, хищников тут нет?

— К костру не пойдут, — отрезал Виктор непререкаемым тоном, по которому я безошибочно определил, что ему тоже страшно.

Сергей вытащил нож и стал стругать им палочку. Я подумал, что он комфортнее себя чувствует с ножом в руках, и даже заточенная палочка создаёт некую ауру защищённости. Дубина, лежащая рядом с ним, выглядела скорее орудием психотерапии, чем настоящим оружием.

Мне же мучительно не хватало стен. У меня начался приступ агорафобии, доходящий до панической атаки. Меня бы устроила даже палатка — лишь бы не видеть этого бездонного чужого неба с двумя лунами, большой — бледной, белёсой, и маленькой — мутно-красной. Я ощущал спиной всё громадное пространство, заросшее чужим лесом, и спину жгло, как от сотен недобрых взглядов.

Луны пугали меня больше, чем любой хищник. Похоже, Виктора тоже. Он смотрел на небо, и кожа на его скуле дёргалась от мелкого тика.