Запах

Я бы на его месте чувствовал недоумение, потому что начиналось все безукоризненно. Утром субботы с базы выехали на снегоходах пять человек. Ни один из них не вернулся, включая инструктора Николая, который родился и вырос в этих местах. Мы могли бы оказаться в их числе, но повезло (или нет, как посмотреть) проспать. День тянулся медленно и лениво. Тихий завтрак в главном доме, кроме нас двоих, – пара из Москвы, мать с дочкой-второклассницей и одинокий очкарик. Уже и не помню, как их зовут. Звали. Кажется, я не спрашивал. Разговаривали мало, больше смотрели в окно и строили планы на неделю. Покататься на санях. Сходить на лыжах к подножию Сосновой. Еще на лошадях к озеру, там раскидать снег и поглазеть на знаменитый голубой лед. Сегодня на снегоходах, как дождемся первую партию. А вечером – посиделки у камина, песни, глинтвейн. Хотя мне больше хотелось пить, чем петь. Тебе наоборот.

Потом мы дурачились во дворе с собаками, для которых ты еще в день приезда придумала клички: Кузька, Машка, Нафаня. Им было все равно, лишь бы кто-то их приласкал. Солнце тогда сверкало во всю мощь, совсем как сейчас. Дышалось особенно глубоко – из-за сосен, обступивших дома и постройки, из-за хрустящего мороза, из-за того, какое прозрачное было небо. Поодаль фыркали в стойлах лошади, им тоже не терпелось пробежаться по январским полям. Думая, что я не замечаю, ты временами поглядывала на Катеньку, хохотавшую вместе с матерью возле кроличьих клеток. Я не только замечал, но и понимал, что вечером вместо гитары и вина с корицей нам предстоит очередной бессмысленный и тягостный разговор, а после – долгий сеанс одиночества вдвоем, потому что здесь, на задворках цивилизации, уходить было некуда. Ни мам, ни сердобольных подружек.

Тут нас отыскал Ильдус, по-летнему бронзовый второй инструктор, и предложил выйти на лошадях навстречу второй группе – они, похоже, увлеклись и могли опоздать к обеду, а мы как раз их урезоним, да и сами проветримся. Ты отказалась, сославшись на головную боль, которой у тебя в принципе не бывало, и ушла в дом. Я не стал тебя удерживать – в последнее время мы вообще давали друг другу все больше свободы, сближаясь только для того, чтобы клюнуть с наскоку и разлететься вновь. И единственная тема, в которой ты видела спасение, лишь расширяла пропасть между нами.

Остальные согласились. С посадкой, как водится, не заладилось, но в конце концов все зады обосновались в седлах, а ноги в стременах. Алла с Олегом хохотали без перерыва, как живые призраки нас с тобой двухлетней давности. Лошади приплясывали и пускали из ноздрей облачка душистого пара. Взяли всех, кроме охромевшего Васьки, даже Ромашку с жеребенком.

Из окон конюшни не видно, ее загораживает баня. Но я знаю, что сейчас там пусто и темно. Скошенные ворота поскрипывают под собственным весом, сквозняки шуршат неприбранным сеном. Стекленеет ледяная корочка на навозе. И все. Даже под застрехами ничего, только тишина и пыль.

Вскидываю голову: в воздухе ни с того ни с сего повеяло земляникой, как будто меня занесло на склон холма в разгаре июня. Рот наполняется слюной, желудок негодует. Я принюхиваюсь, но никак не могу понять, откуда идет запах… да все я понимаю, разумеется, просто не могу пока принять эту мысль. Встаю и проверяю туалет, заглядываю в кладовку, обхожу общую комнату и обе спальни. Ни освежителей, ни духов, ни даже забытой жвачки. И все-таки во рту у меня держится фальшивая сладость, голова слегка кружится. Когда со стороны входной двери слышится хныканье, спектакль надоедает мне. Присаживаюсь на уголок дивана и с тревогой гляжу на тебя. Нет, не разбудили. А безымянный ребенок плачет, скребется в дверь и производит звуки, которые на всех языках мира означают «мама». И еще у него с собой литров двести земляничного варенья. Только я его не люблю. У меня иммунитет, аллергия, генетическая непереносимость. Убирайся к черту.

И опять к моим мыслям прислушиваются – шум стихает. Скрепя сердце подкидываю в камин чуть больше дров, чем раньше: может, дверь хоть немного нагреется и на пару часов отобьет у них охоту скулить на террасе. Никакого смысла в этом нет, я лишь отдаляю конец. И все-таки – пока живу, надеюсь.

Когда мы скакали галопом по наезженной дороге через поле, у меня в груди тоже ворочался клубок надежд, достойных и не очень. Что ты уже будешь спать, когда мы вернемся. Что от ветра, бьющего в лицо, вчерашний насморк не превратится в потоп. Что тех пятерых не задрал медведь, как гнедого Ваську прошлой зимой. Что у меня хватит сил принять решение и избавить себя или от ночных разговоров, или от тебя самой. Что шапка, подаренная мамой, не сплющит мне голову. Что…